Георгий Марков - Соль земли

Сегодня Поля долго не уходила из штаба, таращила бесцветные глаза на Марину, дожидаясь, когда она снимет давно не стиранный халат. Поля тогда бросилась бы через огороды на ферму, чтобы расписать дояркам про диковинное платье своей начальницы. Не беда, если б платье оказалось уже известным Поле. Тут бы выручила фантазия!

Девушки-доярки внимательно присматривались к платьям Марины, и уже кое-кто из них щеголял в Мареевке в нарядах, «как у профессорши».

До полудня Марина работала увлечённо, не замечая на себе косых взглядов недоумевающих посетителей. Но после обеда вдруг в душе её образовалась какая-то трещинка. Ей снова стало не по себе. Сидя за своим столом, она чутко прислушивалась к каждому шуму, врывавшемуся с улицы в открытое окно. «Ой, едут, едут!» – с испугом и радостью думала она, заслышав рокот автомобильного мотора. Она то и дело поворачивалась к окну и смотрела вдоль улицы. Словно назло ей, в этот день через Мареевку прошло с десяток грузовиков. Райпотребсоюз, пользуясь ведренной погодой, спешил завезти товары в низовья Таёжной, где у него были расположены базы, снабжавшие охотников и рыбаков.

Однако ни днём ни вечером Максим и Зотов не приехали. Марина не ложилась до полуночи, теперь уже прислушиваясь буквально к каждому шороху. Всё, что происходило с ней в истёкший день, вдруг обернулось к ней какой-то другой стороной. «Нет, дорогая моя, – рассуждала она сама с собой, – от собственного сердца не уйдёшь. Если б он тебе безразличен был, не мотало бы тебя из стороны в сторону. А нестираный халат, причёска, сбитая набок, – это всё чудачество… Подожди, жизнь покажет, она рассудит. Осталось недолго тебе терзаться. Может случиться так, что не увидишь ты в его глазах даже искорки прежних чувств. Оно и лучше…»

Но было бы это в самом деле лучше, Марина не знала. Как только она представила себе, что Зотов к ней равнодушен, ей стало нестерпимо больно. Она приложила к глазам платок и долго лежала, не имея сил шевельнуться.

На солнцевсходе Поля прибежала убирать штаб. Марина была уже на ногах. Одетая в белое платье, с белыми бусами на шее, с белыми клипсами в ушах, в белых туфлях на высоких каблуках, посвежевшая после отдыха, она показалась Поле цветком, который вдруг, как только ударил первый луч солнца, распустил свои благоухающие лепестки. Поля ахнула от восхищения, кинула тряпку у порога, поставила ведро за дверь и, прыгая, как коза, через изгороди, помчалась к дояркам на ферму.

Не доезжая километров пятнадцать до Мареевки, обкомовский шофёр, знавший всю область вдоль и поперёк, спросил Максима:

– Видите, Максим Матвеич, просеку в лесу?

– Вижу, конечно. А что?

– Отсюда начинаются земли Мареевского колхоза.

– Вот оно что! На их земле по масштабам Центральной России можно два района разместить. Правда, Андрюша? – обратился он к Зотову.

– Да, да… – рассеянно подтвердил Зотов и, втянув голову в плечи, замолчал.

Максим попробовал начать ещё какой-то разговор, но тот больше не произнёс ни одного слова. «Волнуется», – про себя отметил Максим.

Когда машина въехала в Мареевку и, разгоняя копошащихся на дороге кур и вздымая за собой непроглядный столб пыли, помчалась по её главной улице, Максим сказал шофёру:

– Меня высадишь возле правления колхоза, а Андрея Калистратовича подвезёшь к штабу экспедиции. Знаешь, где он помещается?

– Уж как-нибудь найду, Максим Матвеич. Мареевка пока ещё не Москва, – засмеялся шофёр.

Вскоре Максим вышел из машины.

– Ты поезжай, Андрюша. Я скоро приду, попробую председателя колхоза найти, – сказал Максим Зотову, продолжавшему сидеть молча.

Машина покатилась дальше, а Максим направился в правление колхоза. По правде сказать, встреча с председателем могла бы состояться и позже. Срочной необходимости в этом не было. Другое чувство руководило Максимом: ему не хотелось быть при встрече Зотова с Мариной. Он понимал, что, как ни близки ему Андрей и Марина, им будет проще и лучше, если они после долголетней разлуки встретятся без него.

И вот машина подкатила к штабу. Зотов не спеша вылез из неё, снял светлый макинтош, стряхнул с него пыль и, перебросив через руку, пошёл по дощатому тротуару. Сердце его колотилось сильными и резкими толчками. В раскрытое окно он увидел что-то белое, стремительно промелькнувшее, как птица. «Она», – подсказало ему сердце, и он почувствовал, что руки его стали влажными.

Стараясь всё делать не спеша, чтобы казаться спокойным, он медленно открыл дверь, медленно переступил порог. В полутёмной комнате в нескольких шагах от него стояла Марина, вся в белом с ног до головы. Что-то невыразимо страдальческое на миг исказило её смуглое лицо. В этот миг она показалась ему далёкой-далёкой и совсем-совсем чужой. «Нет, она уже…» – но он не успел додумать до конца. Этот страшный миг окончился раньше, чем он успел оценить его. Марина шагнула вперёд, губы её дрогнули, глаза расширились, и он услышал её голос. И вдруг она показалась ему такой же, какой была тогда, ну, в точности такой же, как в юности.