Борис Савинков - То, чего не было (с приложениями)

В конце апреля Александр впервые был приглашен на комитетское заседание. Он не обрадовался и не счел высокою честью, что его, вчерашнего офицера и новичка в партийных делах, посвящают в «конспиративные» тайны. Казалось простым и понятным, что, рискуя за партию жизнью, он участвует в обсуждении ответственных дел.

В том же доме, у Валабуева, на Каменноостровском проспекте, как и год и два назад, собрались те же самые люди – уполномоченные и члены неуловимого комитета. Они были все налицо, точно не было революции, виселиц, террора, восстания и тюрем. Александр смотрел на них с уважением. Он верил, что перед ним главный штаб, – тот направляющий и таинственный штаб, который не знает ни орденов, ни канцелярий, ни зависти, ни соперничества, ни постыдных интриг. И ему было радостно думать, что он вместе с многоопытными и мужественными людьми служит справедливому и достойному делу.

Когда Валабуев, повернувшись стриженым красным затылком, на цыпочках» вышел из комнаты и затворил тяжелую дверь, доктор Берг начал сухо и деловито:

– Господа! Мы собрались сегодня по важному, я бы сказал, исключительно важному делу. Вам известно, что в последнее время произошли многочисленные аресты, и притом в такой обстановке, которая наводит на размышления. Я не делаю выводов, я отмечаю факт. Вчера я получил следующее письмо.

Он сделал паузу и, протянув длинную белую руку, взял лежавший на столе измятый листок. Просторный, увешанный картинами и устланный бархатным ковром зал был полон народа. На диване, под портретом Толстого, полузакрыв утомленно глаза и откинувшись головой на подушки, сидел Розенштерн. Его еврейское, острое, с курчавой бородкой лицо было спокойно и строго, точно он знал, что именно должен сказать доктор Берг. За столом, над вышитой скатертью, низко склонился Арсений Иванович. По его сгорбленным, старым плечам и напряженной жилистой шее было видно, что он удручен. На лицах Залкинда, Веры Андреевны, Алеши Груздева и других, неизвестных Александру товарищей было написано любопытство и та особенная, лихорадочная тревога, которая овладевает людьми перед неожиданным и неизбежным несчастьем. Доктор Берг аккуратно вытер очки и приступил к чтению:

«Товарищи! между вами есть провокатор. Он выдал террориста, известного под кличкою „Ипполит“, указал склад оружия за Невской заставой, донес о пребывании в Петербурге Аркадия Розенштерна, сообщил комитетскую явку. Берегитесь. Ожидайте повальных арестов. Ищите провокатора близко. Письмо сожгите. Ваш доброжелатель».

Доктор Берг приостановился и громко спросил:

– Господа, не желает ли кто-нибудь высказаться? Александр медленно поднял свои холодные, молочно-голубые глаза. Доктор Берг, высокий, бритый, прямой, в зеленом галстуке и в воротничках до ушей, небрежно помахивал бумажным листком и смотрел на товарищей пытливым и, как казалось, насмешливым взглядом. Можно было подумать, что он знает, кто провокатор, и если молчит, то единственно потому, что боится преждевременных споров. Александр удивился, Было трудно поверить, что в партии среди людей, всем сердцем любящих революцию, в беспорочном и испытанном комитете, может отыскаться предатель. И в недоумении, тщетно стараясь понять оскорбительную загадку, он еще раз заглянул в лицо доктору Бергу. Доктор Берг аккуратно, трубочкой свернул прочитанное письмо и, опуская его в карман, повторил:

– Кто просит слова, товарищи?

В комнате было светло, сияла хрустальная люстра, и обманчивый электрический свет однообразно и бледно освещал Венеру Милосскую, товарищей, ковры, картины и зеркала. Все молчали, не доверяя себе, боясь сказать неосторожное слово, пугаясь тягостных и унижающих мыслей. Наконец, после долгого колебания Арсений Иванович вздохнул и, не глядя ни на кого, теребя дрожащими пальцами скатерть, заговорил надтреснутым басом.

– Да, да… кормильцы… Положение… Положение весьма затруднительное… Как же быть? А?… И кто же этот доброжелатель?… И… и… Да нет, что же это в самом деле такое?… – он умолк и широко развел руками. Снова наступило молчание.

– Необходимо расследование… – твердо сказал доктор Берг.

– Расследование? Конечно, расследование… – точно пробужденный от сна загорячился Геннадий Геннадиевич. Он встал и, подбежав к доктору Бергу, задыхаясь и кашляя, начал быстро, взволнованно и сердито: – Надо, золотой мой, сдать это дело в комиссию… Но ведь прежде необходимо проверить… Ведь документ анонимный… Кем он написан? Я утверждаю, что он написан лицом, прикосновенным, понимаете ли, при-ко-сно-вен-ным к полиции… Только такое лицо, только полицейский, провокатор или шпион, может быть в курсе партийных дел… может знать комитетскую явку… Но если письмо писал полицейский… – Геннадий Геннадиевич передохнул и, успокаиваясь и понижая таинственно голос, договорил раздельно и веско: – Если письмо писал полицейский, то нельзя ли допустить гипотезу, конечно, только гипотезу, что письмо преследует не партийные интересы?