Борис Савинков - То, чего не было (с приложениями)

– Сколько положите, Аркадий Борисович. Вам доверяю. Ей-богу!

– Нет, уж ты говори.

– Ну, что же? Чтобы и вас не обидеть… Радужную надо бы положить.

Розенштерн тихонько свистнул сквозь зубы… Тутушкин всплеснул руками.

– Аркадий Борисович!

– Ну-ну… Цены, я вижу, у тебя без запроса.

– Аркадий Борисович, прошу обратить внимание…

– Двадцать пять.

– Господи! Двадцать пять! Да ведь это дешевле грибов… Нет уж, что уж?… Разве я из-за денег? Что деньги? Тьфу! Металл – и ничего больше… Но где ж это видано? Аркадий Борисович!

Александр побледнел, этот мелочный торг, торг Аркадия Розенштерна с грязным филером, в грязном трактире, торг о том, кто предатель, казался ему недостойным и оскорбляющим революцию. Он нагнулся через стол к Розенштерну и шепотом, гневно, сказал:

– Черт с ним!.. Дайте ему.

– Партийные деньги, батюшка… – тоже шепотом, невозмутимо возразил Розенштерн. – Разве мы Ротшильды?… Да и этих мерзавцев баловать не годится… Отбою не будет… Ну, вот что, Тутушкин, – повысил он голос, – последняя цена – пятьдесят.

– Прибавьте красненькую, Аркадий Борисович!

– Пятьдесят, и довольно. Разговаривать не о чем… Не хочешь, как хочешь…

Трактир опустел. Полусонные половые, зевая, тушили огни. Тутушкин вздохнул и опять забарабанил пальцами по салфетке.

– Аркадий Борисович!

– Что?

– Да разве же это цена?… Честное слово… Шесть человек детей… Должен же я их кормить?…

– Как хочешь.

Тутушкин встал и скучно, нехотя, с видимым сожалением стал отыскивать шляпу. Отыскав ее и надев, он уныло направился к выходу, но вдруг мотнул напомаженной головой и, поворачивая назад, отрывисто, почти грубо, сказал:

– Давайте деньги!

Получив деньги и сосчитав, он положил их в карман и боком подсел к столу…

– Ну, теперь говори.

– Да нечего говорить.

– Ну…

– Да все так и есть, как я докладывал вам. Они и есть, конечно, «подметка».

– Подметка?

– Да-с, секретный сотрудник.

– Да говори же, каналья, кто провокатор? – едва владея собой и сжимая под столом кулаки, закричал Александр.

– Провокатор?… Вы желаете фамилию узнать? – подобострастно ухмыльнулся Тутушкин. – Вот-с: знаменитый член комитета, господин доктор Берг, – он хихикнул тонким смешком и, шаркнув ножкою, проворно вышел на улицу.

Еще издали, подходя к своему дому, Александр с беспокойством заметил, что у подъезда стоит извозчик. Он мимоходом взглянул на номер. На красной, полустертой доске белели четкие цифры: 1351. «Наш извозчик, Леонтий, из охранного отделения», – зазвучали хихикающие слова, и снова стало противно и жутко. Двери открыла Маша. Она кокетливо улыбнулась:

– Добрый день, Александр Николаевич.

«Маша Охранная… Фу…» Он молча прошел в свою комнату и, не снимая пальто, сел на диван. Несколько минут он сидел неподвижно, пытаясь понять, что же именно произошло бессонною ночью? Лысый, в воротничках до ушей, доктор Берг, его загадочная усмешка, анонимное и двусмысленное письмо, растерянный Арсений Иванович, грязный трактир и подобострастный Тутушкин, – все было так ново, так неожиданно и так странно, что, не веря себе, боясь, что память изменяет ему, он задумчиво поднял руку и провел по разгоряченным щекам: «Доктор Берг – провокатор… А меня не вешают потому, что не велел полковник фон Шен… Я в руках охранных шпионов… Как захочет полковник фон Шен. Захочет – повесит, захочет – помилует… Фу»… И, испытывая ощущение почти физической боли, он встал и медленно подошел к окну. Ходил он по-военному – прямо, подняв голову и делая размеренные шаги.

Вспомнилась ненастная осенняя ночь. Тяжело забирая кормой, грузно качается броненосец. Свищет ветер. Плещет волна. Плачет дождь. Впереди, во мгле колеблются огни «Александра». Все обычно, серо и скучно. Хочется спать. Лениво длится «собачья» вахта. Но вот, внезапно разрезая свист ветра, звонко запел серебряный горн. Блеснул сигнальный огонь. И сейчас же пожаром вспыхнул прожектор, засветились свинцовые волны, затопотали ноги по трапам, загремели беседки, залязгали рельсы, и тревожно зазвенел телеграф. Тяжко и властно, оглушительно громко прогромыхал первый выстрел. «Минная атака!.. Атака…» Промелькнуло испуганное лицо комендора, скуластого башкира Малайки, и опять зазвонили звонки, и забегали люди, и грохочущей молнией опоясался борт… А потом взволнованный голос: «Как ты смеешь стрелять? Разве не видишь?… Рыбак!..»

«Да, стреляли по рыбакам… Да, позор… Да, ошибка… Но ведь только ошибка… Ведь невидимый неприятель, море, ночь и… судьба России. А сейчас?… Не судьба ли России? Не позор?… И опять невидимый неприятель… Кто? Японцы? Адмирал Того? Нет, Тутушкин и доктор Берг… „Разве я из-за денег? – точно въявь рассыпался угодливый смех. – Что деньги?… Металл… Сорок рублей семейному человеку!..“ И Розенштерн торгуется с ним? Покупает его?… А господин доктор Берг? „Les affaires sont les affaires…“ И его слушают… И Арсений Иванович беспомощно разводит руками… И это в партии, в комитете», – он презрительно скривил губы и распахнул двойное окно. Запахло весной. Ворвался уличный гомон. Наверху, между краями домов, голубело синее небо. Внизу у ворот терпеливо караулил извозчик. «Извозчик № 1351… С ним бороться? С полковником Шеном? С Машей Охранной?… Да?…» Он облокотился о подоконник и только теперь заметил, что забыл снять пальто. «И если бороться, то как?…»