Исабель Альенде - Дом духов

Бланка и ее новоявленный муж провели первую ночь после свадьбы в покоях лучшего отеля столицы, который Труэба приказал заполнить цветами, чтобы дочь простила ему все его грубости. К своему удивлению, Бланке не пришлось притворяться, ссылаясь на головную боль. Едва они остались одни, Жан перестал играть роль жениха, который целовал ее в шейку и выбирал лучшие креветки, чтобы положить ей в рот, и, казалось, совершенно позабыл о манерах первого любовника и соблазнителя немого кино, снова став просто братом, каким он и был для нее во время их деревенских прогулок, когда они завтракали на траве, фотографировались и читали французские книги. Жан прошел в ванную и пробыл там так долго, что когда он вернулся, Бланка почти спала. Она подумала было, что видит во сне, как ее муж снял свадебный костюм, надел черную шелковую пижаму и бархатный халат в помпейском стиле, а затем натянул на голову сеточку, дабы закрепить безупречную волнистую прическу, и сильно надушился английским одеколоном. В нем не чувствовалось никакого любовного нетерпения. Он сел рядом с нею на кровати и погладил ее по щеке так же шутливо, как случалось и прежде, а затем перешел к объяснению на своем прилизанном испанском, лишенном звука «р», сказав, что не испытывает никакой склонности к браку, поскольку является человеком, влюбленным только в искусство, литературу и научные раритеты. Он не собирается досаждать ей известного рода требованиями, так что они смогут жить вместе без супружеской близости, в совершенной гармонии и благовоспитанности. Успокоенная, Бланка обняла его и поцеловала в обе щеки.

— Спасибо, Жан! — воскликнула она.

— Не за что, — вежливо ответил он.

Оба устроились на огромной кровати в ложном стиле ампир, судача о мелочах, связанных с торжествами, и строя планы на будущее.

— Тебе не интересно знать, кто отец моего ребенка? — спросила Бланка.

— Я — отец, — ответил Жан, целуя ее в лоб.

Они уснули каждый на своей половине, повернувшись друг к другу спиной. В пять утра Бланка проснулась от неприятного ощущения в желудке, вызванного приторно сладким запахом от цветов, которыми Эстебан Труэба украсил комнату для новобрачных. Жан де Сатини проводил ее в ванную, подержал за лоб, пока ее рвало над унитазом, помог ей снова лечь и вынес цветы в коридор. Потом, лишившись сна, весь остаток ночи читал «Философию в Будуаре» [44] «Философия в Будуаре» (1795) — два тома эссе французского писатели маркиза де Сада (1740–1814). маркиза де Сада, пока Бланка вздыхала, то засыпая, то просыпаясь, размышляя, что быть замужем за интеллектуалом — поразительно.

На следующий день Жан отправился в банк разменять чек своего тестя и провел почти весь день, бегая по центральным магазинам и покупая себе жениховское приданое, что, как он полагал, было исключительно уместно для его нового экономического положения. Между тем Бланка, которой наскучило ожидать его в холле отеля, решила навестить мать. Она надела свою лучшую шляпу и отправилась на такси в «великолепный дом на углу», где семья завтракала в молчании, еще чувствуя раздражение и усталость от потрясений, связанных со свадьбой и похмельем последних ссор. Увидев, как она вошла в столовую, отец издал крик ужаса.

— Что ты здесь делаешь, дочь? — прорычал он.

— Ничего… пришла повидать вас, — испуганно пробормотала Бланка.

— С ума сошла! Ты что, не отдаешь себе отчета в том, что если тебя кто-нибудь увидит, то станут говорить, будто твой муж в разгар медового месяца отправил тебя домой? Все поймут, что ты не была невинной!

— Я и не была невинной, папа.

Эстебан готов был надавать ей пощечин, но Хайме так решительно встал перед ним, что отец ограничился обвинениями в глупости. Клара, не колеблясь, усадила Бланку за стол и подала ей холодную рыбу под каперсовым соусом. Пока Эстебан кричал, а Николас собирался пойти за такси, чтобы вернуть сестру мужу, мать и дочь шептались, как в прежние времена.

Этим же вечером Бланка и Жан сели в поезд, который привез их в порт, где они взошли на борт английского океанского лайнера. Граф был одет в белые полотняные брюки и синий пиджак морского покроя, что превосходно гармонировало с синей юбкой и белым верхом дорожного платья его жены. Спустя четыре дня корабль доставил новобрачных в самую забытую провинцию севера, где их элегантные костюмы и чемоданы из крокодиловой кожи остались незамеченными в знойной жаре сиесты. Жан де Сатини временно устроил свою жену в отеле и посвятил себя поискам жилья, достойного его нового положения. К полуночи маленькое провинциальное общество уже знало, что среди них находится настоящий граф. Это во многом помогло Жану. Он снял старинный особняк, который принадлежал владельцам одного из самых больших капиталов «времен селитры», [45] «Времена селитры» — в середине XIX в. на севере Чили началась разработка богатых селитряных месторождений. Жизни на селитряных рудниках посвящены многие произведения чилийской литературы, в том числе роман известного общественного деятеля и писателя Володи Тейтельбойма (р. 1916) «Сын селитры» (1952). до того как был изобретен синтетический заменитель, и весь этот регион послали к чертям. Дом был несколько печальным и заброшенным, как и все в этом городке, нуждался в ремонте, но сохранял нетронутым достоинство прежних лет и очарование архитектуры конца века. Граф декорировал его на свой вкус, с сомнительной декадентской изысканностью, которая удивила Бланку, привыкшую к деревенской жизни и к классической строгости отцовского вкуса. Жан расставил китайские фарфоровые вазы, в которые вместо цветов водрузил цветные страусиные перья, повесил занавески из камчатной ткани с отделкой и кисточками, положил диванные подушки с бахромой, расставил мебель всех стилей, золоченые перегородки и ширмы. Невероятные торшеры поддерживались керамической скульптурой, изображающей абиссинских негров в натуральную величину, одетых в домашние туфли и тюрбаны. Занавеси в доме всегда были опущены, комнаты погружались в полумрак, который не пропускал безжалостный свет пустыни. По углам разместились восточные курильницы, где тлели душистые травы и палочки ладана. Поначалу они выворачивали Бланке нутро, но вскоре она привыкла. Граф нанял нескольких индейцев для обслуживания, помимо монументальной толстухи, которую выучил готовить его любимые острые подливки. Одна служанка, неграмотная и хромая, находилась в распоряжении Бланки. Всех слуг граф облачил в яркую форменную опереточную одежду, но так и не смог обуть их, потому что они привыкли ходить босиком и не терпели никакой обуви. Бланка чувствовала себя неуютно в этом доме и не доверяла невозмутимым индейцам, которые прислуживали ей с неохотой и, казалось, смеялись за ее спиной. Они кружили вокруг нее точно призраки, бесшумно скользя по комнатам, почти всегда скучающие и ничем не занятые. Они не отвечали, когда она обращалась к ним, будто не понимали испанский язык, а между собой переговаривались шепотом на диалектах плоскогорья. Всякий раз, когда Бланка говорила с мужем о странностях, которые она наблюдала в слугах, он отвечал, что таковы обычаи индейцев и что не нужно обращать на них внимания. То же самое написала Клара в письме, когда дочь рассказала ей, как один из индейцев старался удержать равновесие в удивительных деревянных башмаках с кривыми каблуками и бархатными бантами, в которых широкие мозолистые ноги этого человека выглядели зажатыми, точно в тисках.