Исабель Альенде - Дом духов

Ритуальные керамические фигурки, зеленые от патины времени, стали прибывать в тюках индейцев или переметных сумах лам, быстро заполняя тайные помещения, отведенные для них. Бланка видела, как они хранились в комнатах, и поражалась их совершенству. Она держала их в руках, поглаживая словно загипнотизированная, и когда их упаковывали в солому и бумагу, чтобы отправить в далекие и неизвестные края, ее это ужасно огорчало. Керамика представлялась ей слишком красивой. Она чувствовала, что ее несовершенные поделки — персонажи Рождества Христова — не могут находиться под одной крышей с ритуальными фигурками индейцев, и главным образом поэтому бросила свою мастерскую.

Коммерция, связанная с продажей чудесных изделий из голубой глины, являлась тайной, так как они считались историческим достоянием нации. На Жана де Сатини работало несколько групп индейцев, которые пробирались нелегально, минуя запутанные приграничные переходы. У них не было документов, свидетельствующих, что они причислялись к человеческим существам, они были молчаливы, примитивны и непроницаемы. Всякий раз, когда Бланка интересовалась, как попали эти существа в ее патио, они отвечали ей, что приходятся двоюродными братьями индейцу, прислуживавшему за столом, и действительно все они были похожи друг на друга. В доме они не задерживались подолгу, большую часть времени проводя в пустыне, без какого бы то ни было снаряжения, за исключением лопаты, чтобы копать песок, и шарика коки во рту, чтобы поддерживать силы. Иногда им удавалось обнаружить полураскопанные руины в каком-нибудь селении инков, и вскоре они наполняли кладовые в доме тем, что похищали при раскопках. Поиски, транспортировка и реализация товара производились крайне осторожно, и Бланка не сомневалась, что в деятельности мужа было что-то незаконное. Жан объяснил ей, что правительство слишком ревниво относится к этим грязным кувшинам и жалким каменным бусам, и, чтобы избежать вечных хлопот с официальными чиновниками, он предпочитает вести дело по-своему. Он вывозил их из страны в опечатанных ящиках с фруктовыми этикетками, благодаря пособничеству нескольких заинтересованных инспекторов таможни.

Но не это волновало Бланку. Ее беспокоили мумии. Она привыкла к умершим, потому что еще в детстве наблюдала, как мать за столом о трех ножках вызывала их души. Она различала их прозрачные силуэты, проходя по коридорам родительского дома, слышала, как они шумят в шкафах, видела их во сне, когда они предвещали несчастья или выигрыш в лотерее. Но мумии — это другое дело. Эти сжавшиеся существа, завернутые в ткани, что расползались как пыльные тряпки, с высохшими, желтыми головами, со сморщенными ручками, с зашитыми веками, с редкими волосами на затылке, с их ужасными беззубыми улыбками, этот прогорклый запах и печальный вид древних трупов выворачивали ей душу. Их было мало. Очень редко индейцы приходили с мумией. Медлительные и невозмутимые, они появлялись в доме, таща огромный, запечатанный глиняный сосуд. Жан осторожно вскрывал его в комнате с притворенными окнами и дверями, чтобы никакое движение воздуха не превратило находку в пепел и пыль. Внутри сосуда, подобно косточке странного фрукта, находилась мумия, похожая на зародыш, завернутая в ткани, окруженная жалкими сокровищами в виде бус из зубов и тряпичных кукол. Мумии высоко ценились — частные коллекционеры и некоторые иностранные музеи очень хорошо за них платили. Бланка спрашивала себя, каким должен быть человек, решивший коллекционировать мертвых, и где он собирается их держать. Она не могла себе представить мумию как часть украшения какой-нибудь гостиной, но Жан де Сатини объяснил ей, что, если их поместить в стеклянную урну, для какого-нибудь европейского миллионера они могут стать более ценными, чем любое другое произведение искусства. Мумиями трудно было торговать, их было опасно перевозить и переправлять через таможню, и поэтому они неделями оставались в кладовых дома в ожидании своей очереди, чтобы отправиться в долгое путешествие за границу. Бланке они снились, у нее начались галлюцинации, она словно воочию видела, как они бродят по коридорам, путаются под ногами, маленькие, как гномы, лукавые и таинственные. Она запирала дверь своей комнаты, укрывалась с головой и так проводила часы, дрожа, молясь и призывая свою мать усилием мысли. В письмах она рассказала об этом, и Клара ответила, что она не должна бояться мертвых, скорее живых, ведь, несмотря на дурную славу, мумии никогда ни на кого не нападали; наоборот, по своей природе они были довольно робкими. Советы матери подбодрили Бланку, и она решила следить за этими гостями из царства мертвых. Она молча поджидала их, карауля в приоткрытых дверях своей комнаты. Вскоре она уверовала в то, что мумии бродят по дому, волоча свои детские ножки по коврам, шушукаются, как школьники, толкаясь, проводя все ночи маленькими группами по двое или трое, всегда следуя в направлении фотолаборатории Жана де Сатини. Иногда, казалось, она слышит далекие, будто загробные стоны. Испытывая не поддающийся контролю ужас, она кричала, зовя мужа, но никто не приходил, а ей было слишком страшно бежать через весь дом, чтобы найти его. С первыми лучами солнца Бланка приходила в себя, могла управлять истерзанными нервами, отдавала себе отчет в том, что ночные страхи были плодом лихорадочного воображения, и успокаивалась, пока снова не опускались ночные тени и не начинался новый период страхов. Однажды она не выдержала напряжения, которое ощущала по мере приближения ночи, и решила поговорить о мумиях с Жаном. Они ужинали. Когда Бланка рассказала ему о стуке шагов, перешептывании и приглушенных криках, Жан замер с вилкой в руке и открытым ртом. Индеец, входивший в столовую с подносом, споткнулся, и жареный цыпленок покатился под стул. Жан призвал на помощь все свое очарование, твердость и здравый смысл, чтобы убедить ее в том, что у нее шалят нервы и что в действительности ничего подобного не происходит, что все это является плодом ее больной фантазии. Бланка сделала вид, будто принимает его доводы, но уж очень подозрительными показались ей горячность мужа, который обычно не придавал значения ее проблемам, а особенно лицо слуги, мгновенно утратившее невозмутимое выражение идола, и его широко раскрытые глаза. Про себя она решила, что настал час разобраться во всем окончательно. Этим вечером она рано попрощалась, предупредив мужа, что собирается принять успокоительное и уснуть. Вместо этого выпила большую чашку черного кофе и расположилась у двери, готовая провести много часов без сна.