Эндре Мурани-Ковач - Флорентийский волшебник

– Как только ваша светлость изволит отдать приказ, тотчас же можно приступить к делу.

– Все это хорошо, мой дорогой маэстро, только приказа такого я не отдам.

Синьор Лодовико наслаждался видом оторопевшего Леонардо. Он признавал талант, более того, гениальность Леонардо, он ощущал силу этого человека и не пожелал видеть возле себя мужа, в чем-либо превосходящего его самого. Ему доставляло теперь удовольствие кичиться своей властью. Он наслаждался возможностью играть судьбами других людей.

– Мы заключили мир, мессер Леонардо. Больше не воюем. Войне конец. Мои очи не желают видеть эти смертоносные машины.

– Мир! – с искренней радостью воскликнул Леонардо, тут же позабыв обо всех этих военных планах, как будто не он сидел ночи напролет над этими изобретениями.

Леонардо указал на письмо:

– «…а в мирное время…» – процитировал он свои же слова.

– Да, да, – закивал синьор Лодовико, утратив при виде радости Леонардо приятное ощущение самодовольства. Его задело, что художник нимало не сожалеет о напрасно затраченных трудах и потерпевших крах богатейших своих идеях. Что это за человек, в конце-то концов? Может быть, в самом деле он непостижим, как сказала Цецилия? Волшебник?!

Мавр решил казаться великодушным, добрым.

– Будет здесь у нас вдоволь архитектурных работ. Я даже подумываю об одной картине. Но об этом мы еще поговорим.

– А как же бронзовый всадник? Памятник Сфорца?

– И об этом еще подумаем. Времени хватит. Я, конечно, уже не так молод… но, хоть мы с вами, мессер Леонардо, люди и не первой молодости, тем не менее нет необходимости решать все в нынешний же день. Вернее, нынче мы… – Он вдруг умолк.

В залу вошла Цецилия Галлерани.

– Я помешала? – спросила она, очаровательно склонив набок голову.

– Что вы, что вы! Мессер Леонардо как раз собирался уже покинуть меня.

– Мессер Леонардо, – тихо сказала возлюбленная герцога, – быть может, не знает даже, что я тоже играю на лире. Когда-нибудь и мне хотелось бы попробовать свои силы на том серебряном конском черепе. А если меня попросят, я и спою, чтобы услыхали… чтобы услыхали в музыке, в пении, не только очарование…

– Что вы имеете в виду, синьорина? – спросил герцог с презрительной усмешкой.

– Простоту, – засмеялась Цецилия Галлерани и без смущения прижалась к широкой груди своего возлюбленного.

Леонардо откланялся.

Лодовико Моро нетерпеливо махнул рукой. Леонардо уже шел к дверям. Но, обернувшись, еще раз взглянул на стройный девичий стан. В своем фисташкового цвета бархатном наряде Цецилия Галлерани напоминала нимфу. Тонкий пояс в виде золотой цепочки ловко обхватывал ее удивительно тонкую талию.

Не глядя на своего возлюбленного, она протянула ему руку. Ее длинные ресницы вздрагивали. Она не улыбалась. Зато взглядом обласкала богатырскую фигуру удалявшегося художника.

Весной – первой проведенной Леонардо в Милане весной – в мастерскую Амброджо де Предиса бурей, как и подобает матерому морскому волку, ворвался Никколо.

Леонардо в это время уже в седьмой раз набрасывал фигуры к заказанному алтарному образу. Швырнув прочь уголь, он сгреб в свои объятия хохочущего друга и подкинул его под самый потолок.

– Ну а теперь хватит! – засмеялся Никколо, ощутив на миг пол под ногами. – Что ты делаешь с достоинством человека! Еще хорошо, что семья моя не видит этого позора!

Зато теперь он, в свой черед, изо всех сил сжал Леонардо.

– Твои лапы – что железные тиски! – с удовлетворением признал художник, потирая бока.

– Поэтому-то, наверное, мне и боятся давать сына в руки. Я бы с ним вместе приехал, да и Хайлу забрал бы с собой, но наши чересчур осмотрительные соседушки и все повитухи Генуи воспротивились. По их мнению, мои крошки еще очень слабы. А ведь…

– Значит, сын родился?

– Вот, храню для тебя в кармане письмо, где черным по белому написано… Я уже сообщал тебе, что настало время моему синьору Чести возвратиться. Вот я и взялся доставить его сюда. Понимаешь, я бы и малыша своего прихватил, да не дали. Ох, если бы ты видел это существо! Такое пухленькое, одно слово, бутуз. И, если тебе это еще не известно, прими к сведению: зовут его Леонардо. И, само собой разумеется, ты ему приходишься крестным отцом – per procura. Твой подарок крестнику я заберу с собой. А сейчас меня интересует, что ты малюешь? Пока только этюд? А ну-ка? Очень даже можно разобрать. Это будет Мадонна? Не правда ли? А вот это – младенец! Ну точь-в-точь Хайла и маленький Нардо. А это кто? Еще один ангел? С тем нее успехом его можно принять за такого, как ты теперь, бородатого пророка. Тут еще у тебя полная неразбериха. Скажи, он получится таким, как тот… тогда?