Пётр Федоренко - Лепта

Он копировал Христа Леонардо да Винчи и Рафаэля, копировал фрески художников, имен которых никто не знает, их изображения Пастыря Доброго в росписях римских катакомб. У них Христос был кроток, мудр, добр, отягощен сознанием, что ему выпала миссия взять на себя грех мира.

Но разве только кротость, добро и жертвенность должен выражать его облик? И добро, и жертвенность, но и любовь к людям. А что же? Отчего нет? Александр Андреевич руками всплеснул: и к женщине! Неужели ему не было известно чувство «Песни песней»?

Какие мысли навеяла Машенька!.. Теперь только увиделось, чего недостает его картине, без чего она и не тронула государя. В ней не только мудрость, не только доброта, но и любовь должна заключаться.

Дорога в Рим утомила Сергея {62} 62 Дорога в Рим утомила Сергея… — Сергей Иванов приехал в Рим в марте 1846 года. . От самой Генуи ехал в дилижансе, как советовал брат Александр Андреевич, чтобы получить представление о Северной Италии. Он проехал Ливорно, Пизу, Флоренцию и понял: ему хочется только одного — поскорее прибыть в Рим. После Петербурга он пробыл десять месяцев в Германии и Франции, где совершенствовал свои архитектурные познания и все эти месяцы торопил время: скорее бы в Рим!..

Наконец, на шестой день, ему объявили: нынче Рим. Неужели сегодня увидит он великий город? И увидит брата Александра Андреевича?

Дилижанс тронулся еще до восхода солнца. Он катил среди виноградников, полей, развалин старинных замков, живописных селений. То и дело появлялись возле дороги средневековые башни. Сергей на них почти не смотрел. Он ждал… И вот открылась залитая солнцем долина, посреди которой, извиваясь лентой, светился Тибр. Там, где Тибр терялся из виду, возник силуэт большого города. Конечно, это был Рим. Сергей его узнал по круглому куполу собора святого Петра, который темнел справа от дороги.

Колеса кареты простучали по мосту через Тибр. За мостом — арка, увенчанная шпилем, это ворота в город. Сергей подивился мощи ворот и древних стен города. Будто Риму все еще угрожали набегом остготы. Стоит запереть ворота, и город будет неприступен.

Карета скоро остановилась на большой площади, украшенной двумя большими шумными фонтанами и высоким обелиском.

Дверцы кареты растворились. Сергей нетерпеливо спрыгнул на землю, и сейчас же у него появилось ощущение, что попал в некий нереальный мир. Это ощущение было от фантастически яркого солнца, от бликов света в струях фонтанов, от прозрачного голубого неба.

«Что за наваждение?» — подумал он, жадно охватывая глазами перевитые плющом балюстрады, кипарисы, сосны с куполообразными вершинами на горе Пинчио, и всю площадь, и перспективу начинающейся здесь большой улицы Корсо. Тут словно и теней не было. Даже в углах, скрытых от солнца, был его рассеянный, колеблющийся свет.

Сергей вдруг позавидовал римским бродягам, сидящим на площади. Они живут здесь, среди этого волшебного мира, дышат его воздухом… Он отправился отыскивать кафе Греко, где в обеденную пору собирались художники. Брат Александр Андреевич не знал о дне приезда Сергея, поэтому не встречал его. А в кафе кто-нибудь да будет из своих.

Хотя, как выяснилось, кафе было близко, шел он к нему долго: ему каждую колонну хотелось потрогать, рассмотреть каждый фронтон, каждый дом.

Но вот и пришел… У двери сразу же встретился петербургский турист, который с охотой вызвался проводить в студию Александра Андреевича. Тут Сергей замедлил шаги. Неужели он сейчас увидит брата?

Вот и тихий, малолюдный переулок дель Вантаджо, вот обшарпанный серый дом с темным вестибюлем, через который нужно пройти во двор. Во дворе сразу видишь широкую, крытую черепицей пристройку с тремя большими сводчатыми окнами. Это студия… Дверь в ней низкая, с квадратным окошечком.

— Александр Андреевич! Отворите! Ваш брат Сергей приехал! — постучав в дверь, крикнул турист.

За дверью послышался шорох, в окошечке мелькнули чьи-то глаза. Сергей отпрянул: неужели и вправду сейчас он встретится с братом? Лязгнул железный засов, заскрипела, медленно распахиваясь, дверь. В ее проеме увидел Сергей невысокого темнобородого человека с длинными спутанными волосами, с настороженными, воспаленными глазами, в перепачканной красками блузе. Он до удивления был похож на петербургских мастеровых, обтесывающих гранит в Исаакиевском соборе. Не хватало только ремешка, который бы стягивал волосы. «Неужели это брат Александр Андреевич?»