Пётр Федоренко - Лепта

— Нехорошо, Сережа! Можно ли быть таким бесцеремонным? — стал он шутливо отчитывать брата, натягивая одеяло.

— Саша, я рисунок запачкал, — всхлипывая, выговорил Сережа.

Саша проворно вскочил на постели, взглянул: ну так и есть! Сережа измазал невымытой кистью его вчерашнюю работу — набросок фигуры Иоанна Крестителя, проповедующего в пустыне… Да, уж в таком-то виде эскиз профессору Егорову не покажешь. У Саши сон тотчас отлетел.

— Ах, Сережа, Сережа, экий ты, право.

Сережа разревелся. Саша подхватил его на руки.

— Что ты, что ты! Я еще нарисую. Не плачь.

Он поцеловал Сережу, потом вместе с ним нырнул под одеяло.

— Это я виноват. Я оставил альбом раскрытым, потому что забыл, какой ты у нас разбойник. Сережа, душа моя, расти быстрее, вместе будем рисовать.

— Я разве буду художником?

— Конечно! Мы с тобой напишем много картин. Как батюшка наш… Хочешь, расскажу тебе, какую я картину написал? Вот слушай. Давным-давно был на свете такой город — Троя…

Саше весело было рассказывать Сереже о Троянской войне. Он любил Гомерову «Илиаду», любил Патрокла, Ахилла, троянца Гектора, сразившего Патрокла, он живо представлял ярость Ахилла, который в поединке убил Гектора, а потом велел тело Гектора привязать к хвостам коней и гонять их по полю. Так Ахилл мстил за смерть Патрокла.

Для своей картины Саша взял тот момент, когда в шатер Ахилла богом Гермесом был перенесен отец Гектора — царь Трои — Приам. Приам просил у Ахилла тело сына, чтобы похоронить его. Велик был гнев Ахилла, но и любовь Приама к сыну была велика, раз он не побоялся прийти к врагу своему, не побоялся унижения. И Ахилл отдал ему тело Гектора.

— Жалко Гектора, — сказал Сережа.

— Жалко. Он защищал свой город…

— А дальше?

— Дальше, Сережа, я напишу еще картину, да если Большую золотую медаль за нее получу, то меня отправят, как Карла Брюллова, в Рим учиться. А потом ты ко мне приедешь. Приедешь?

Сережа глубоко и серьезно вздохнул, ответил не сразу:

— Приеду.

Саша спрыгнул с постели, оделся, все равно сна теперь уже не будет. Так-то часто бывало. По утрам Сережу, поднимавшегося раньше всех, матушка приводила в Сашину спаленку — здесь для него был приготовлен лист бумаги, на котором он мог выводить, что вздумает, здесь он никому не мешал. Все кончалось тем, что он забирался в постель к Саше, будил его, а сам засыпал. И потом приходилось поднимать Сережу к утренней молитве и завтраку. Завтракали, обедали и ужинали Ивановы всей семьей.

— Я приеду, — повторил Сережа.

— Вот и славно…

Саша еще не закончил одеваться, когда услышал сопенье Сережи. Так и есть — заснул. Ну и кстати. Саша присел к столу и на обороте испорченного эскиза принялся набрасывать группу слушающих Иоанна, забыв батюшкино предостережение от многофигурных композиций, потому что это весьма и весьма трудная работа…

Была та пора декабрьского утра, когда все уже проснулось, — с улицы доносились голоса водовозов, топот копыт, — но было еще темно, и потому казалось, что до рассвета далеко.

К Саше заглянул Андрей Иванович.

— Александр, друг мой, завтракать. И — нынче присяга!

Саша вздрогнул от неожиданности, прикрыл эскиз, посмотрел на отца.

— Забыл, батюшка.

И улыбнулся. Отец был в новом мундире — фрак с высоким воротником, шитым серебром, — важный, торжественный. Саша знал батюшкину слабость, любил тот наряжаться в парадное.

— Сейчас буду готов.

Андрей Иванович вошел в комнату посмотреть эскиз. Саша поспешил убрать рисунок, сконфузился:

— Это еще все сырое.

— Напрасно прячешь. Я не враг тебе.

— Не нужно, батюшка.

Андрей Иванович потрепал Сашины вихры.

— Что случилось, Александр?

Он сказал это потому, что Саша — его повзрослевший сын, в прошлом году получивший Малую золотую медаль за картину «Приам испрашивает тело Гектора», — вдруг перестал обращаться к нему — отцу, профессору исторической живописи, за советами по искусству. Какая тут причина?

Саша замялся:

— Ничего не случилось.

Они были одинаково невысокого роста, очень похожи, только Андрей Иванович пошире, Саша потоньше, у обоих ямочки на подбородке, у обоих короткопалые руки. Но если Андрей Иванович аккуратен и собран, то Саша наоборот: непричесан, неряшлив в одежде.

Саша, понимая, что обижает отца, пряча эскиз, постарался отвлечь его:

— Алексей Егорович велит поискать сюжет для картины в святом Евангелии. В нем все мировое искусство черпает сюжеты. Я остановился на проповеди Иоанна Крестителя в пустыне…