Аркадий Савеличев - Последний гетман

Играли в новомодный «Дампис». Игру занесли во дворец те же голштинцы, но разве можно отказаться, если сам Государь приглашает? Не хватило смелости даже у длинноязыкой весталки, княгини Дашковой. Она было стала противиться, ссылаясь на то, что сестра за игральным столом, а она-де с сестрой не дружит, ей больше хочется поговорить с ее величеством Екатериной Алексеевной. Государь обошелся с неразлучными подругами вполне по-своему.

– Величество?.. – сделал такие глаза, будто видел ее впервые. – Неужели я ее тоже приглашал? Гм… Но если вы, дружок, послушаетесь моего совета, то дорожите нами немного побольше. Придет время, когда вы раскаетесь за всякое невнимание, показанное вашей сестре. Поверьте мне, я говорю ради вашей же пользы. Вы можете устроить вашу карьеру в свете, не иначе как изучая желания и стараясь снискать расположение и покровительство ее… а не нынешнего надутого величества!

Екатерина Алексеевна вспыхнула и хотела выйти вон, но он столь же бесцеремонно вскричал:

– Куда? Я вас не отпускал.

Она села на свое место в уголку зала, а княгиня Дашкова посчитала за благо пересесть за игральный стол.

После некоторого затишья игра продолжалась. Суть голштинского «Цамписа» заключалась в том, что каждый имел несколько «жизней». Кто «переживет», тот и выигрывает. На каждый очок ставилось десять червонцев – сумма для многих непосильная. Тем более если Император проигрывал, он вместо того чтобы отдать свою «жизнь», вынимал из кармана империал, бросал его в пульку и с помощью этой уловки оставался в выигрыше. Штрафных очков не набиралось.

Одна партия следовала за другой, и Екатерина Романовна, под хохот своей сестры, проигралась в пух и прах. Хотела уже с плачем встать из-за стола, но Кирилл, участие в игре не принимавший, отдал свой кошелек, шепнув на ухо:

– Держитесь той же тактики.

Брать в долг при картежной игре не возбранялось, да и шептаться из-под парика с милой дамой – эка невидаль!

– Продолжим, ваше величество, – лихо согласилась она.

Всем стало интересно такое поведение сестры фаворитки. Один мухлеж наскакивал на другой. Прелестная куколка и в свои семнадцать лет была дамой находчивой. Картежная игра явно благоволила к ней, и скоро Государь оказался в проигрыше. После некоторого замешательства он полез в другой карман камзола, достал и развернул пакетик, ни для кого не примечательный, кроме графа Разумовского. Был он рядом, узнал. Мало того, как бы идя ему навстречу, Государь стал хвастаться:

– Я-чуть было не забыл про эти две тысячи. Взятка! Некто полковник Хорват, находящийся под следствием по делу сербских беженцев… Не так ли граф Кирил-а?.. – Он выразительно посмотрел на Разумовского, тот учтиво кивнул. – Вот, и гетман малороссийский признает. – Да, этот Хорват дал троим моим сенаторам по две тысячи рублей взятки, а один из слуг донес мне об этом. И что же? Двое-то успели сбежать, а у третьего я денежки самолично отобрал. Взятка – дело государственное, следовательно, Государево. Деньги принадлежат мне по праву, милостивые господа. Игра продолжается!

Не веря ушам, не веря глазам, граф Разумовский спросил:

– Позвольте, ваше величество, бумажную облатку я уберу со стола? Обочь стояла оплетенная шелковым шнурком корзина – при затяжной игре всегда бывал какой-нибудь мусор, не звать же всякий раз слуг. На облатке четко отпечатался след зубов, даже с пятнами крови. Видно, несчастный Хорват прикусил язык…

И Государь, нынешний Самодержец, не побрезговал этими грязными деньгами!

Добро бы миллион, который брат Алексей Григорьевич, ради своей отставки, нарочито проиграл… Такое часто бывало – подношение под благовидным предлогом. Но собственной рукой полезть в карман сенатору… и всего-то за двумя тысячами?!

Гетману стало так плохо, что он от игрального стола перешел прямо к столу закусочному – и уж там дал волю своим чувствам.

– Россия… несчастная Россия! – плакался он по дороге домой на плече у своего камердинера. – Как жить-то будем?

– А так, – ласково оглаживал его понимающий камердинер… то ли Гнат, то ли Юрко, кто их разберет в третьем часу ночи. – Як гаворяць: динь да ничь – и сутки причь! Хуть бы графинюшка хутчей приихала… А тось замаетесь, ваше сиятельство.

При полном сиянии многих фонарей, освещавших парадный подъезд со стороны Мойки, его внесли на руках в дом. Выбежавший навстречу домашний, ливрейный камердинер, радостным голосом возвестил:

– Их сиятельство Екатерина Ивановна со всеми чадами, и в добром здравии, прибыть изволили!