Аркадий Савеличев - Последний гетман

– Там ведь и про чувства говорит тоже нехуденький Михайло?

– Да вроде бы…

– Не вроде. А поелику так, ты самолично гони сюда… да строем, строем! – кадетиков Сухопутного кадетского корпуса… цыганок еще не опознавших… – Вздохнул, но так уже, по привычке. – Еще кого хочешь… хоть лабазников! А я всех приятелей залучу! Того ради отнесешь ко мне в карету добрую пачку Михайловых сшитков. Два дня остается? Спешить надо. Давай маленько еще звякнем да и займемся каждый своим делом.

Звякнули. Отпечатанные и сшитые программы унесли в карету. Повод? А самый наиблагоприятный!

Раздавая во дворце программы и всем напоминая, что самолично там будет, не забыл и Великую Княгиню. Маленько даже похитрил, покружил по бесконечным коридорам и переходам дворца, пока вроде бы случайно не наткнулся на ее легкие шаги.

– Ваше высочество?.. – как должно, поклон со всем этикетом. – Не изволите немного задержаться?

Она изволила, но вовсе без удивления:

– Мне кажется, вы избегаете меня, сиятельный граф?

Кирилл немного смешался, но был уже достаточно натаскан по дворцовым паркетам, чтобы это замети-лось.

– Ваше высочество, помилуйте! Дела. За какие грехи на меня свалили эту Академию?..

– За грехи цыганские, – по-дружески рассмеялась она. – Не отпирайтесь, не отпирайтесь. Слухами земля полна и…

– …двор! Двор Большой, но ведь не Малый?- Если в Малый и приносят что, так обратно не выносят.

– Не сомневаюсь, ваше высочество, не сомневаюсь. А посему лично приглашаю вас… прошу!…

Он протянул ей программу, которую предусмотрительно держал в руке.

– Когда изволите ознакомиться и порешить, соглашаться или нет, пришлите кого-нибудь с запиской. В случае соизволения, разумеется, я же и буду провожатым.

Он тут же откланялся, тем более что в коридоре дворца нельзя было и минуты задержаться, чтоб на тебя кто-нибудь не налетел.

У молодой жены Екатерины Ивановны были все основания для хандры. Мало того, что ей не исполнилось еще и шестнадцати лет, а она была уже «чижолая», так подрасполневший муженек опять в Академию свою проклятую собрался. Явно с прекрасным настроением. Кучер застилал подушки кареты новыми коврами, камердинер носил вниз, и тоже в карету, разные сладости – будто Михайло Ломоносов рыжиков архангельских никогда не едал, а только марципаны и конфеты!

– Не дуйся, Катюша, – поцеловал он ее, сидящую у раскрытого окна, – Великая Княгиня едет, многие придворные вслед за ней…

– Что, у Великой Княгини уж своих лошадей не стало? – повернула Екатерина Ивановна вслед уходящему мужу отнюдь не красившее ее личико.

«Нет, с жинками держи ухо востро!» – ничего не отвечая, подумал муженек, сбегая вслед за камердинером вниз. Впрочем, камердинера оставил дома, удовольствовался одним слугой, вставшим на запятки.

Время поджимало. К подъезду Малого дворца и так подкатили, когда Великая Княгиня уже сходила по ступенькам, тоже в сопровождении одной горничной. Да и ту, при виде кареты, кивком головы отпустила.

– Я не опоздал, ваше высочество? – раскланялся он, подавая ей руку на подножке кареты.

– А это вам знать, граф, время-то, я никуда не тороплюсь, Кирилл Григорьевич. – Спокойно и привычно уселась она на переднее сиденье, прихлопнув белой перчаткой место возле себя.

– Благодарю, ваше высочество…

– Думаю, в карете меня можно и по имени звать.

– Еще раз благодарю… Екатерина Алексеевна! Лошади уже мчались во весь опор, и кучер лихо кричал:

– Пади-и!…

Великая Княгиня смеялась:

– Да куда им падать-то? В грязь?

Верно, шлепки грязи летели до окон вторых этажей. Получаса не прошло, как утих летний ливень. Было свежо и празднично в воздусях. Одно плохо – язык не вязался да дорога коротка, вот уже он – подъезд Академии, ради ожидавшихся высоких гостей чисто подметенный и по балюстраде [2] Балюстрада - перила из фигурных столбиков. даже украшенный цветочными горшками.

Но президент Академии отвернулся и от наивных цветочных украшений, и от самой Княгини – в другую сторону смотрел. Там в разливонной грязи прыгал в белых чулках с доски на доску не кто иной, как Михайло Ломоносов, а перед ним шлепал босыми ногами какой-то служка и подсовывал под башмаки профессора – да, Ломоносова за это время успели уже утвердить профессором, – пятясь задом, злополучные дощечки, у него в руках их была целая охапка.

– Забавная картина! – в ту же сторону повернулась и Екатерина Алексеевна, которая, конечно, в лицо не знала Ломоносова.