Владилен Машковцев - Золотой цветок - одолень

— За здоровье бабушки Гугенихи!

Кто Гугенихой называл ее, кто Гугнихой — не в этом суть. Говорили, что счастье и благополучие будет тому, кто выпьет чарку за здоровье праматери казачьего рода! Да, начинался Яик с Гугенихи. Но возвысился он от Меркульева, Хорунжего, попа-расстриги Овсея, Егория-пушкаря, толмача Охрима, Богудая Телегина, Устина Усатого, Тимофея Смеющева, Федула Скоблова, храброго казака Рябого, великанши Пелагеи, кузнеца Кузьмы, Нечая, Ильи Коровина, Федьки Монаха, Герасима Добряка, с пленных татарок и донских баб, с утеклецов от орды и царя, с разбойников и злодеев, коих не дай бог вам увидеть даже во сне.

— Хорунжий грека заарканил! — пропетушил звонко Ермошка, вздыбив у дувана своего чалого жеребца.

Но атаман Игнат Меркульев и казаки даже не глянули на отрока, будто это воробей припорхнул, чирикнул бог весть о чем. В зернь играла вольница. Желтые из клыков слоновых кубики с кругляшами серебра и золота бросали и у войскового котла, и у атаманова камня, и у пушки, где спал пьяный поп-расстрига Овсей, и у дерева пыток, на суку которого вместо колокола висело громадное золотое блюдо. Рядом курились убогие избы, землянки. С дымом летели запахи ковриг, пирогов с осетриной, творога запеченного... Бабам подходить к дувану не полагалось. Они проходили к колодцу мимо — гордые, на казаков глаза не пялили, стать свою, вертлявость не показывали. У девок любопытство вылазило.

Хихикали, глазами зыркали, норовили поближе к дувану подобраться, но боялись нагаек. Выжгут по спине так, что кровь брызнет. Спина выдюжит, а сарафана жалко. Кожа на спине зарастет, сарафан не срастется! А Ермошка бросает на них жеребца, того и гляди задавит Отгоняет подальше от дувана. Порядок блюдёт.

— Ставлю дюжину баранов! — басил Рябой, втыкая перед собой в землю турецкий клинок.

— Ты, мабуть, пей мочу кобыл, и дохлого верблюда поставишь? — загнусавил Устин Усатый.

— Играй на свою персиянку пленную, — предложил Федька-Монах.

— Мне она задаром не нужна! — осклабился Егорий-пушкарь.

— Прочь удались и меня ты не гневай, да здрав возвратишься! Энто так витийствовал древлегреческий гусляр Гомер! Снимай потому серьгу! — протянул руку дед Охрим.

— Дюжину баранов, — упрямился Рябой.

— Из откудова у тебя дюжина? — прищурился Гришка Злыдень. — Одну животину с ногой поломатой ты вчерась на вертеле зарумянил. Двух у тебя намедни зарезала волчица бешеная. Знахарке ты овцу дал. А самого жирного, златокудрого барана я энтой ночью у тебя, каюсь, уворовал!

Казаки загоготали. У Меркульева даже слезы от смеха брызнули. И Микита Бугай от хохота на траву запрокинулся. Рябой вскочил с клинком и бросился свирепо на Гришку Злыдня. Но тот вертко отбивался саблей и сам норовил проткнуть противника. Долго топотали они, задыхаясь от ярости, делая стремительные выпады.

— В пузо ему тычь, в пузо! — подсказывал Микита Бугай Злыдню.

— Слева, обманкой бери, Рябой! — советовал Тихон Суедов.

— Голову отсекай после отброса, голову! — возмущался Матвей Москвин неповоротливостью Рябого.

Казаки с глубоким знанием дела объясняли дерущимся, как быстрее прикончить друг друга. Рябой изловчился и в броске с подскоком отсек Злыдню правое ухо, распластал и плечо. Злыдень залился кровью, остановился растерянно на мгновение. Со всех плетней за стычкой наблюдали девчонки, голопупые казачата. Персиянка уже бежала с ухватом на выручку своего господина — Рябого.

— Ну, будя, будя! Гром и молния в простоквашу! — встал Меркульев, отталкивая в сторону Рябого, загораживая грудью Гришку. — Пошутковали, порезвились маненько и довольно!

Гришка Злыдень подобрал в пыли свое отрубленное ухо и, чертыхаясь, побрел к Евдокии-знахарке. Мабуть, пришьет Бабка Евдокия — колдунья, травознайка. Она все умеет: и жар снимет, и кровь остановит, и дурной глаз отведет, и парня к девке присушит. Вместо собаки у знахарки в избе волк живет. Есть черная кошка, черная ворона — говорящая. Окровавленный Злыдень оборачивался, грозил кулаком:

— Я еще проткну тебе пузо, жопа рябая!

— Энто тебе за барана златокудрого! — отпыхивался Рябой, вытирая саблю, ощупывая на лезвии свежие зазубрины.

Вскоре на дерево пыток прилетела знахаркина ворона. Она повертела головой и произнесла картаво

— Гришке ухо отрубили!

Казаки переглянулись. Меркульев подошел к дереву пыток, поглядел на ворону и попросил:

— Повтори, что ты сказала, чертова ворона!