Мор Йокаи - Сыновья человека с каменным сердцем

Находившийся в то время в передней старый канцелярский служитель не мог смолчать, слыша столь бессердечные речи:

– Эх, сударь! Не следовало бы вам все же разговаривать с матерью таким образом!

Карл Палвиц трусливо покосился на старика. Он был не храброго десятка и не решался дать отпор ни одному настоящему мужчине, кем бы тот ни был.

– Ну хорошо, хорошо. Не к чему нам вести разговор при посторонних. Приходи к двум часам дня ко мне на квартиру, там и потолкуем. Вот тебе адрес.

И, сунув матери свою визитную карточку, он поспешил в канцелярию.

– Кто к тебе приходил? – полюбопытствовали коллеги.

– Можете себе представить – мамаша!

– И что ты с ней намерен делать?

– В няньки пристрою.

Вскоре в канцелярии опять появился столоначальник.

– Послушай, Палвиц, тебе здорово нынче везет. Тебя искал твой приемный отец.

– Почему же он не вошел?

– Не хотел мешать твоим занятиям.

– А что он принес?

– Деньги.

– Много?

– Целую уйму.

– С такого простака станет. Но сколько все же?

– Около пяти тысяч форинтов. Вот они, держи.

Удивленный Палвиц взял конверт. В нем лежали деньги и записка в несколько строк:

«Карл Палвиц! Вы достигли совершеннолетия, и тем самым пришел конец моему опекунству. В час своей кончины Ваш отец вручил мне все свои наличные деньги. Какова была общая сумма, Вы увидите из расписки принявших их военного командира. Отец Ваш пожелал, чтобы по достижении Вами совершеннолетия я вручил эти деньги Вам. С момента их получения они лежали в банке, и на них нарастали проценты. Теперь я передаю Вам всю эту сумму. Используйте ее на полезные цели.

Рихард Барадлаи».

– Ого! – воскликнул Палвиц. – Quinterna! [161]Умер дядюшка из Бразилии! Друзья, обедаем нынче в ресторане Фронера. Будет шампанское и устрицы. Приходите к трем часам угощаю всех.

– Даже родную мать? – шепнул ему старый конторский служитель.

– Разумеется!

Захлопнув испещренные множеством цифр книги, Карл схватил шляпу и выбежал из помещения. Никто его не удерживал.

Однако Палвиц, вовсе не собирался потчевать своих коллег и свою мамашу шампанским и устрицами. Он помчался прямо домой, уложил чемодан и устремился затем на станцию железной дороги. В это время как раз уходил поезд, направляющийся в Триест. Палвиц, не задумываясь, сел в вагон и ни разу даже не оглянулся.

А одетая в Поношенное платье женщина ровно в два часа явилась на квартиру к сыну, но нашла ее запертой. Человек, у которого Карл снимал комнату, подал ей оставленную для нее визитную карточку. Вот что на ней было написано:

«Сударыня!

Я уезжаю в Америку. Надеюсь, вы туда за мной не потащитесь!

Адье!»

Карточка не была даже вложена в конверт.

Прочитав ее, несчастная женщина тут же у порога рухнула на землю. Душевное и физическое истощение надломили ее силы.

Последнее пристанище эта несчастная нашла в приюте Общественного призрения, организованном «венгерскими патриотками». Несколько самоотверженных женщин, перенесших немало невзгод, решили отплатить судьбе тем, что старались облегчить страдания других.

Мать Карла Палвица попала в это заведение.

Ее доставили сюда в беспамятстве, а когда она пришла в себя, ее начала бить лихорадка. Как раз в это-время в палате появились в сопровождении врача дежурные дамы-патронессы, совершавшие обход приюта.

Врач сообщил им, что вновь поступившая больная страдает тяжелым недугом. Болезнь ее – затяжного характера и может продлиться годы, а вакантного места за счет общего фонда для нее нет. Что с ней дальше делать, неизвестно. Видимо, придется перевезти ее в городскую лечебницу.

Одна из дам-патронесс отличалась благородной, гордой осанкой. Прекрасное, матово-бледное лицо этой женщины можно было бы назвать моложавым, если бы ее брови, ресницы и волосы не были подернуты серебром. Зато глаза еще и теперь были полны сияния, света и душевной доброты. В шестьдесят лет она являла собою подлинный идеал красоты.

При виде приближавшейся благородной женщины больная вспыхнула, на щеках ее зажглись два огненных пятна. Она узнала госпожу Барадлаи.

– Как зовут больную? – осведомилась у врача дама-патронесса.

Тот шепотом назвал имя. Удивленно вглядевшись в лицо больной, госпожа Барадлаи с сомнением покачала головой и сказала по-французски:

– Этого быть не может. Я очень хорошо знала ту даму. Она была необыкновенно красива.

Женщина, о которой это было сказано, понимала по-французски. Слова госпожи Барадлаи заставили ее побледнеть.