Йозеф Рот - Марш Радецкого

— Ровно ничего! — подтвердили и все остальные.

— На следующий вечер Таттенбах был в казино, по обыкновению пьяный. И не успел Демант войти, как он поднимается и говорит: "Servus, докторишка!" С этого началось.

— Безобразие! — произносят двое одновременно.

— Конечно, безобразие, но он был пьян! Что с него взять? Я вежливо говорю: "Servus, господин полковой врач!" А Демант голосом, которого я и не подозревал в нем, обращается к Таттенбаху:

— Господин ротмистр, вам известно, что я полковой врач!

— Я бы на вашем месте сидел дома и приглядывал, — говорит Таттенбах, не вставая с кресла. — Да, ведь это был день его именин. Я вам, кажется, уже сказал?

— Нет! — вскричали все в один голос.

— Итак, знайте, это был как раз день его именин! — повторил Тайтингер.

Они жадно ухватились за эту новость. Им стало казаться, что именины Таттенбаха смогут сообщить новый, благоприятный оборот этой печальной истории. Каждый прикидывал про себя, какую пользу можно извлечь из "именин Таттенбаха". И маленький граф Штернберг, в голове которого мысли проносились, как одинокая птица в облаках — без собратьев и следов, — тотчас же с преждевременным ликованием в голосе заявил:

— Но ведь тогда все в порядке! Положение в корне изменилось! Ведь это же был день его именин!

Офицеры посмотрели на маленького Штернберга обалдело и безутешно, все же готовые ухватиться за эту нелепицу. В высшей степени глупо было то, что произнес Штернберг, но разве здесь не за что зацепиться, разве здесь не мелькает надежда на лучший исход? Глухой хохот, которым в ответ разразился Тайтингер, потряс их новым ужасом. С полуоткрытыми ртами, с нечленораздельными звуками на онемевших языках, с широко открытыми, бессмысленными глазами, как. бы ослепнув, замерли все те, кто еще минуту назад думал, что слышит обнадеживающее слово, различает проблеск надежды. Тихо и мрачно было все вокруг. Во всем огромном, немом, заснеженном зимнем мире не существовало ничего, кроме уже пять раз повторенного, вечно неизменного рассказа Тайтингера. Он продолжал;

— Итак, я бы на вашем месте лучше сидел дома и приглядывал, — говорит Таттенбах. — А доктор, понимаете, как на осмотре, словно Таттенбах его пациент, наклоняется над ним и говорит:

— Господин ротмистр, вы пьяны!

— Я бы на вашем месте приглядывал за женой? — продолжает лопотать Таттенбах. — Наш брат не позволяет своей жене прогуливаться по ночам с лейтенантами.

— Вы пьяный и к тому же подлец! — произносит Демант. — Я хотел вскочить, но не успел еще пошевельнуться, как Таттенбах заорал: "Жид, жид, жид!" Восемь раз подряд крикнул он «жид». У меня хватило присутствия духа сосчитать точно.

— Браво? — восклицает маленький Штернберг.

Тайтингер кивает ему головой.

— Но у меня хватило духу еще и на то, чтобы скомандовать: "Вестовым удалиться!" Нечего им это слушать, парнягам!

— Браво! — опять воскликнул Штернберг.

И все одобрительно закивали.

Снова все стихло. Из кухни кондитерской слышался стук посуды, а с улицы — пронзительный звон бубенчиков. Тайтингер засунул в рот еще одно печенье.

— Плохо дело! — воскликнул маленький Штернберг.

Тайтингер проглотил остаток печенья и сказал просто:

— Завтра, в семь двадцать.

Завтра, в семь двадцать! Они знали условия: стрелять одновременно на десяти шагах расстояния. Дуэль на рапирах в случае с доктором Демантом отпадала. Он не умел фехтовать. Завтра в семь часов полк выйдет для учения на луг. От луга до так называемого "зеленого уголка", за старым дворцом, где состоится дуэль, не более двухсот шагов. Каждый из офицеров знает, что завтра, еще во время гимнастики, услышит два выстрела. Каждый слышал их уже теперь, эти два выстрела. На черных и красных крыльях парила смерть над их головами.

— Получите! — крикнул Тайтингер, и они вышли из кондитерской.

Опять замела метель. Молчаливой темно-синей стайкой шли они по безмолвному белому снегу, по двое и поодиночке. Каждый из них боялся остаться один; но и быть вместе казалось невозможным. Они мечтали разойтись по улочкам крохотного городка, но волей-неволей через несколько минут опять сходились. Кривые улицы сгоняли их в кучу. Они были в плену у маленького города и у своей великой растерянности. И всякий раз, как один встречался с другим, оба пугались, заражая друг друга страхом. Они нетерпеливо ждали часа ужина и в то же время боялись надвигающегося вечера в казино, где сегодня, уже сегодня, они будут не все в сборе.