Йозеф Рот - Марш Радецкого

Она полуобернулась к нему. Теперь она сидела, повернув в бедрах верхнюю часть туловища — неживое существо, модель из воска и шелкового белья. Из-под завесы ее длинных черных ресниц показались светлые глаза, фальшивые, поддельные молнии из льда. Узкие руки лежали на штанишках, как белые птицы, вышитые по голубому шелку. И низким голосом, какого он, как ему казалось, никогда не слышал, голосом, словно выходившим из какого-то механизма в ее груди, она медленно произнесла:

— Я никогда не скучаю по тебе!

Он стал ходить взад и вперед, не глядя на жену. Отодвинул два стула, преграждавших ему дорогу. У него было чувство, что ему нужно многое убрать со своей дороги и, быть может, сдвинуть стены, разбить головой потолок, ногами втоптать пол в землю. Звяканье шпор отдавалось у него в ушах, оно шло издалека, словно они были надеты на ком-то другом. Одно-единственное слово жило у него в голове, шныряло взад и вперед, проносилось через его мозг беспрерывно: "Конец, конец, конец!" Маленькое слово. Юркое, легкое, как перышко, и в то же время весящее много центнеров. Его шаги становились все быстрее, ноги держали один ритм с этим словом, раскачивавшимся, как маятник, в его голове. Внезапно он остановился.

— Ты, значит, меня не любишь? — спросил он.

Он был уверен, что она не ответит на это. Смолчит. Она ответила:

— Нет! — приподняла черную завесу своих ресниц, смерила его с головы до ног обнаженным, ужасно обнаженным взглядом и добавила: — Ты пьян.

Он понял, что выпил слишком много. И удовлетворенно подумал: "Я пьян, да, и хочу быть пьяным". И произнес чужим голосом, словно обязан был быть пьяным и невменяемым:

— Ага, так!

Согласно его смутным представлениям, это были слова, которые в такой момент должен был процедить пьяный. Он так и поступил. И сделал все остальное:

— Я убью тебя, — медленно проговорил он.

— Убей меня! — прощебетала она своим прежним, звонким, привычным голосом.

Она встала. Встала проворно и легко, держа пуховку в правой руке. Стремительный взлет ее шелковых ног чем-то напомнил ему составные конечности в витринах модных лавок. Вся женщина была составлена, составлена из отдельных частей. Он больше не любил ее, он больше не любил ее. Он был преисполнен неприязни, которую сам ненавидел, злобой, которая, как неведомый враг, пришла из далеких краев и теперь поселилась в его сердце. Он произнес вслух то, что думал час назад:

— Навести порядок! Я наведу порядок.

Она рассмеялась полнозвучным голосом, которого он не знал. "Как на сцене", — мелькнуло у него в голове. Непреодолимое стремление доказать ей, что он может навести порядок, напрягло его мускулы, придало слабым глазам небывалую зоркость. Он сказал:

— Оставляю тебя с твоим отцом! Я пойду разыщу Тротта!

— Иди, иди, иди! — сказала жена.

Он ушел. Прежде чем оставить дом, он вернулся в кабинет выпить водки. Он вернулся к алкоголю, как к закадычному другу, — впервые в жизни. Налил себе стаканчик, еще один, третий. Звенящими шагами вышел из дому. Он отправился в казино. И там спросил денщика:

— Где лейтенант Тротта? Лейтенанта Тротта в казино не было.

Полковой врач повернул на прямую, как нитка, улицу, ведущую к казарме. Луна уже была на ущербе. Но светила еще серебряно и ярко, почти как полная.

Ничто не шелохнулось на тихой улице. Сухие ветки обнаженных каштанов рисовали мудреную сетку на чуть выпуклой мостовой. Резко и холодно звучали шаги доктора Деманта. Он шел к лейтенанту Тротта, Вдали, в голубоватой белизне, он видел мощную стену казармы и шел прямо на нее, на эту неприятельскую крепость. Навстречу ему понесся холодный, жестяный звук отбоя. Доктор Демант прямиком надвигался на замороженные, металлические звуки. Скоро, каждое мгновение мог появиться лейтенант Тротта. И действительно, темное пятно отделилось от мощной белизны казармы и двинулось ему навстречу. Лейтенант отдал честь. Доктор Демант, как из бесконечной дали, услышал свой голос:

— Вы были сегодня днем у моей жены, господин лейтенант?

Вопрос отдался в синем стеклянном своде неба. Давно уже, несколько недель, говорили они друг другу «ты». Но теперь стояли лицом к лицу как враги.

— Я был сегодня днем у вашей жены, господин полковой врач, — сказал лейтенант.

Доктор Демант подошел вплотную к лейтенанту.

— Что у вас с моей женой? — Толстые стекла докторских очков сверкали. У него больше не было глаз, только очки.

Карл Йозеф молчал. Казалось, что во всем обширном белом свете не существовало ответа на вопрос доктора Деманта. Десятки лет можно было напрасно дожидаться ответа, словно язык людей исчерпался и высох на веки веков. Сердце колотилось о ребра частыми, сухими, жесткими ударами. Сухой и жесткий, прилипал язык к гортани. Из оледеневшей стеклянной дали послышались слова доктора Деманта: