Сергей Лексутов - Полночный путь

— Как не крути, а придется на сшибку идти… — тяжко вздохнул Чечуля.

Серик проворчал:

— Сначала попытаемся внезапно, ночью мимо них проскользнуть. Пока очухаются, пока соберутся — глядишь, и не догонят…

— А чего тянуть? — приподнялся Чечуля. — Нынче ночью и пойдем. Все давно готово, в сумерках в кольчуги обрядимся — и вперед.

— Не в сумерках лучше, а перед рассветом… — наставительно изрек Лисица.

— Нет, в сумерках! — гнул свое Чечуля. — Они ж за нами доглядчиков могут послать, а ночью доглядчики и потерять нас из виду могут…

— Чечуля прав, — проговорил Серик, — как только смеркнется — надеваем доспехи… А пока делаем вид, будто и дальше спать собираемся…

В сумерках, стараясь как можно меньше суетиться, обрядились в доспехи. Поклажу семидесяти телег разместили в тридцати, остальные решили бросить. Телеги сцепили в три связки, по десятку, на каждый десяток по вознице — каждый меч на счету. Копыта коней обернули сохачьими шкурами, и уже в полнейшей темноте двинулись по склону долины, намереваясь завернуть за первый же отрог. Не успели вытянуться из долины, как наткнулись на половцев. Они явно ждали, потому как ударили сверху, со склона. Ехавший впереди Горчак с маху понял, что у русичей нет ни единого шанса на прорыв, половцы просто сметут со склона. И он заорал благим матом:

— Все на-аза-ад!!!

Серик не сообразил — он тщетно пытался послать коня в галоп вверх по склону. Сообразил Чечуля; он затрубил в рог отход — приученные беспрекословно повиноваться сигналам, воины заворотили коней и успели выскочить из-под удара. Замешкалась лишь небольшая горстка людей и среди них Горчак. Отскакав шагов на пятьсот, Серик осадил коня, все последовали его примеру. Теперь половцы были в невыгодном положении — они пронеслись вниз по склону, и теперь атаковать русичей могли бы только снизу, а это дело невозможное. Половецкий воевода сообразил, что к чему; половцы заворотили коней, и принялись взбираться по склону как раз к тому месту, где порубили замешкавшихся. Серик понял, что для ответной атаки он момент упустил, и собрался велеть трубить отход, но половчанка металась от одного другого, и причитала:

— Давайте ударим? Может, жив еще? Отобьем…

Воины хмурились, отворачивали лица, и она вдруг выхватила свою сабельку, пришпорила коня и понеслась на половецкую орду. Не сговариваясь, и не дожидаясь приказа, воины разом пришпорили коней, и неровной лавой понеслись за ней. Серик орал:

— В кула-ак!! В кулак собирайтесь!! — но его почти никто не слышал, только десятка три собрались вокруг него, скакали тесно, чуть не касаясь стременами друг друга.

Вот половчанка подскакала к половецкому строю, и будто камень в море, канула в нем. Яркая луна как раз выплыла из-за облака и осветила все поле боя. Половцы сдержали удар русской лавы, но кулак, собравшийся вокруг Серика, проломил таки их строй, и им пришлось отойти.

Половчанка лежала на Горчаке, будто переломленная тростинка, поперечным ударом тяжелого половецкого меча. Серик соскочил с коня, склонился к ним, тут и огня высекать не надо было — при свете луны видно было, что мертвы оба.

Серик сумрачно сказал:

— Заберите тела павших, отступаем… Знать не судьба… В теснинах стоять будем, сколько даст Перун…

На следующий день русичи готовили место упокоения своих павших; копали ямы, возили бревна для срубов, Горчака с половчанкой решили похоронить отдельно от остальных. Половецкий стан притих, только дозорные настороженно вглядывались в русский стан. Через день, когда срубы были готовы и Лисица с горем пополам знавший похоронный обряд многобожников, справлял службу, вдруг раздался свист дозорного. Вспрыгнувший на телегу Чечуля сказал:

— Ишь, один скачет… Щас я его… — и принялся натягивать тетиву.

Серик тоже вспрыгнул на телегу, вгляделся. Что-то ему показалось знакомым в скачущем всаднике; то ли посадка, то ли доспех, то ли все вместе?

— Погодь… — коротко бросил он, перехватывая руку Чечули.

Всадник был уже близко, и он был без шлема. Серик задумчиво протянул:

— Это не половец, и я его знаю… Да-а… Правду сказывают — тесен мир…

Возле толпы грозно хмурившихся воинов осадил коня не кто иной, как старый знакомец франк Рене. Углядев Серика на телеге, он буквально остолбенел, и долго не мог произнести ни слова. Наконец Серик сжалился над ним, сказал:

— Эт не блазнится тебе, друже Рене — Серик я, собственной персоной… — и, обращаясь к дружине: — Расступись браты, знакомец это мой старый!