Долговязый вырвался из окружившей его толпы и скрылся в боковой комнате. Шум нарастал.
– Дает нам господь бог министров…
– Дурака валяют. Народ бедствует, а они сидят и пишут!
– Писать бы им завещание, господи милосердный!
– Печальники объявились на нашу голову…
– Вы чего тут кричите! Убирайтесь отсюда! – снова показался долговязый человек с темными очками.
– Мы не к вам пришли!
– Мы с министром поговорить хотим.
– Куда он девался, этот ваш министр?
– Хоть бы взглянуть на него, каков он…
Министерский служака поднял руку и сказал:
– Тише! Успокойтесь, господа! Мы просим вас не мешать нам работать!
– А чего она стоит, ваша работа!
– Чего вы от меня хотите? Я ведь не министр…
– А где он, ваш министр?
– Министр готовит доклад для правительства
– Для какого правительства? Для погромщиков?
– За такие слова вас в тюрьму посадят!
– Благородный доносчик…
– Вы меня выведете из себя, я гайдамаков вызову! Расходитесь по-доброму!
– Где министр? Давайте сюда министра!
– Министр просил передать, что сегодня он никого принять не может. Сегодня после обеда будет собрание в Бродской синагоге, и министр просит всех прийти туда, он будет речь держать.
– Что говорит этот молодой человек? – спросил Шмая, толкнув Хацкеля. – Он просит прийти после обеда? В таком случае придется ему подождать. Уж я и не припомню, когда мы обедали.
Шмая и Хацкель вышли из дому и двинулись переулочками, – авось найдется какая-нибудь работенка. В одном из дворов их остановил старый барин и попросил разрубить на дрова забор. Наши друзья тут же принялись за работу, и спустя какой-нибудь час во дворе лежала груда крашеных щепок,- все, что осталось от резного забора, ограждавшего славный садик старика. Хозяин был очень доволен: не придется больше охранять забор от соседей, нуждавшихся в дровах, и дров хватит на несколько недель.
Друзья уже закончили работу, когда Шмая вспомнил, что министр собирался сегодня выступить с речью в Бродской синагоге. Пока добрались до синагоги, уже стемнело. В зале было полным-полно народу. Шмая и Хацкель кое-как протолкались и остановились у дверей.
Извозчик осматривал красивую разрисовку, резной киот, где хранятся свитки торы, сверкающие люстры и удивлялся:
– Видишь, Шмая?
– А что же, слепой я, что ли? Ты лучше погляди, какие сытые рожи у этих, в шубах… Они, видать, на власть не жалуются…
– Да, неплохо живут. Нам бы так…
– А взгляни, что творится наверху, в женской молельне. Беднота. Мастеровые. А беженцев!…
Вдруг раздались крики, к столу подошел какой-то толстяк с черной окладистой бородой и объявил:
– Господа! Сейчас выступит наш пан министр…
На возвышение поднялся человек средних лет, в котелке, с продолговатым самодовольным лицом, украшенным светлыми усиками.
Он достал из бокового кармана пачку бумаг, надел пенсне, нервно огляделся по сторонам, Остановил свой взгляд на галерке, на женской молельне, поморщился: зачем, мол, столько простого люда напустили. Он прокашлялся и начал читать. Наши путешественники услышали речь примерно такую:
– Господа! В переживаемый нами исторический момент каждый индивидуум в отдельности должен стремиться быть достойным той высокой народной миссии, ради которой мы и созвали это репрезентабельное собрание… Создание еврейского министерства является следствием потрясающей участи избранного еврейства в диаспоре. Благодаря самоотверженному и благожелательно-внимательному великодушию нового правительства батька Петлюры, а также регламентационным действиям руководителей облегчается восстановление, требующее, конечно, надлежащей стабилизации и модернизации, вытекающей из консолидации и последовательности…
– Молодой человек, нельзя ли покороче? – крикнул кто-то сверху. – Скажите лучше, когда кончатся погромы?
Крики раздавались со всех сторон. Министр, вытирая платком пот с раскрасневшегося лица, пытался перекричать всех.
– Господа! Именем закона предупреждаем вас, – если вы не будете вести себя корректно и с должным уважением к министру и правительству, я буду вынужден вызвать роту гайдамаков. Большевики вас избаловали!
И, не дождавшись тишины, министр, слегка спотыкаясь, продолжал:
– Мы должны гордиться тем, что имеем специальное министерство с собственной компетенцией и регламентацией, подчиненное в порядке субординации Центральной Раде и тому подобное. Из-за самообороны и различных произвольных отрядов, созданных в городах и местечках, возникают все несчастия. Наш долг – немедленно сдать оружие, а всех сопротивляющихся передать суду нового правительства. Помните, господа: лояльность и подчинение!…
Читать дальше