Гилель Бутман - Ленинград – Иерусалим с долгой пересадкой

На зеленом поле маленького аэродрома «Смольное» КГБ выиграло битву. И проиграло войну. Но это станет ясно только через полгода, когда тронутся первые эшелоны.

Всего этого я не знал, сидя на привинченном к полу стуле в кабинете майора госбезопасности Кислых, в обществе голодных членов оперативной группы, которая меня арестовала.

И я не знал, что утром этого дня, когда я со своими маленькими подружками сидел в читальне, выискивая сведения о положении израильской сборной на чемпионате мира по футболу, в помещении аэродрома «Смольное» уже шел допрос Марка Дымшица.

Кислых вернулся не скоро. Мой отказ отвечать на вопросы принял спокойно, по-видимому, ожидал. Нажал кнопку на столе и приказал увести меня. Надзиратель привел меня в помещение, где мне обкатали пальцы краской и сделали оттиски на специальных бланках: все пальцы вместе, каждый палец в отдельности, правая рука, левая рука. Затем сфотографировали в профиль на фоне моей фамилии и имени. Позже, когда я увижу свою фотографию на уголовном деле, которое останется в архиве суда, и на учетном деле, которое, разбухая, будет ходить со мной по лагерям, по тюрьмам, по этапам, я удивлюсь, до чего же уголовная у меня физиономия. Но в конце 1970 года я получу возможность просмотреть все материалы нашего дела, и мне станет смешно и грустно: у всех ребят на фотографиях такие же криминальные морды, даже благородно-интеллигентный Лева с бородкой будет выглядеть как опытный карманник. Искусство фотографа – ловкость рук.

Наконец, меня привели в небольшую комнатку и предложили сесть. Корпусной с сизым носом закоренелого алкаша сел напротив и вытащил пачку анкет и бланков. Взяв из пачки первый сверху листок, он положил его перед собой и уставился на меня, как удав на кролика. Потом наклонился к листочку, подчеркнул какое-то слово и снова уставился на меня немигающим взглядом. Я скосил глаза на листочек. Корпусной подчеркнул выражение "с горбинкой". Ага, описываешь мой нос, ну пиши, пиши, из-за этого носа я имел много цорэс, но ни на какой другой я бы его не променял. Ни за какие коврижки.

Средний… Средние… Прямой… Что же ты подчеркиваешь, дурачок? Посмотри внимательно, разве у меня подбородок прямой? Ведь он у меня скошенный назад, я ненавижу его всю свою жизнь и завидую парням с выдающимися волевыми подбородками. А, впрочем, черкай там, что хочешь… Все равно у меня получаются приметы, как у Дубровского. Сбегу – никто не найдет. Все среднее, ничего особенного.

Корпусной пронизывает меня в последний раз циркулярным взглядом, подчеркивает выражение «особых примет нет» и с облегчением откладывает листок в сторону. Берет из пачки следующий.

Фамилия? Имя? Отчество? Год рождения? Место рождения? Национальность? – Я вижу как он вписывает в графу слово «еврей» раньше, чем я успеваю открыть рот для ответа. – Девичья фамилия жены? Имя? Отчество? Дети есть?

– Есть.

– Пол?

– Дочка.

– Фамилия? Имя? Отчество?

– Бутман Лилия Гилевна.

– Возраст?

– Три года. Четвертый.

– В школу ходит?

– Ей три года. Четвертый.

– В школу ходит?

– Нет, не ходит.

Идиот он, что ли, и не лечится? Или сегодня уже до того «напринимался», что ни черта не соображает. А, может быть, просто устал – много работы…

Корпусной заканчивает заполнение анкеты, откладывает ее к листочку с описанием внешности, устало смотрит на толстую пачку, достает очередной бланк. Вопрос – ответ. Вопрос – ответ. Наконец, с писаниной закончено.

Идеал коммунизма – сочетание умственного труда с физическим. Корпусной подходит ко мне:

– Встаньте. Снимите брюки, пиджак, трусики тоже. Короче – всю одежду. Из карманов все выньте, положите вот сюда.

Я никак не могу избавиться от своих интеллигентских замашек: сняв босоножки и носки, встаю на них и оглядываюсь по сторонам, на что бы поставить ноги. Корпусной смотрит на меня с неудовольствием, но все же приносит кусок газеты, и я встаю на него. Сколько раз в будущем мне придется стоять голышом во время шмонов, и каждый разя буду искать, как бы не вставать босиком на грязный захарканный пол: трудно умирает человеческое в человеке. В четыре руки надзиратели ощупывают мою одежду. Швы прощупываются миллиметр за миллиметром.

– Можете одеваться. Металлические предметы, шнурки, ремень – не положено. Будут в ваших личных вещах.

Какие металлические предметы? Только тут я обратил внимание, что они уже успели выпороть застежки с босоножек и крючок из брюк.