Андре Моруа - История Франции

Бракосочетание Людовика XIII и Анны Австрийской. Гравюра начала XV в.

3. Но среди условий решения задачи было одно данное, которым напрасно пренебрегли и регентша, и Кончини, и Ришелье: это был молодой король. В свое время его оставили в обществе слуг и любимого товарища – Шарля д’Альбера де Люиня, красивого малого, который, как и Людовик XIII, обожал верховую езду и охоту. Никто не обратил внимания, что король стал совершеннолетним, следовательно повелителем; никто не задумывался, что он отлично сознавал свои права, что у него был твердый, а если надо, то и жестокий характер. Необщительный, рассеянный, он делал вид, что скучал. Он любил Люиня, боялся женщин и лег в постель своей жены только через пять лет после свадьбы, когда его привел туда все тот же Люинь. Но он умел принимать решения, командовать и ненавидеть. Когда ему надоело наблюдать, как красуется маршал д’Анкр, он отдал тайный приказ одному капитану своих личных гвардейцев. [32]Людовику XIII было шестнадцать лет. «Да, теперь я король!» – заявил он. При дворе это восприняли как гром среди ясного неба. Придворные, подлые по природе, обратились к новому светилу. Ришелье, скомпрометированный связями с Кончини, удалился в свою епархию; Мария Медичи была сослана в Блуа; Леонору Галигаи сожгли как ведьму на Гревской площади. Люинь стал бы повелителем страны, если бы обладал хоть какими-нибудь способностями. Но это был слабый человек, совершенно не разбирающийся в делах. А он оказался в той ситуации, когда требовались редкие способности. В Германии продолжались сражения между католиками и протестантами. Богемия и Венгрия бунтовали против императора. Император взывал к Франции во имя католицизма, в то время как протестанты Германии просили вмешаться, чтобы положить конец проискам Австрии. Чтобы руки не были связаны в европейских делах, нужно было обеспечить мир внутри Франции, где все еще сильная партия королевы-матери вызывала беспокойство у партии короля. Ришелье, став секретарем высочайшей особы при Марии Медичи, многократно пытался вести переговоры по примирению между матерью и сыном, но не добился успеха. В 1621 г. во время похода от краснухи умер Люинь. Король его не оплакивал. Впрочем, он вообще редко плакал. После его кончины Ришелье, освободившийся от врага, получил кардинальскую шапку. Но красное одеяние «имело для него цену только в том случае, если оно превращалось в мундир первого министра».

Робер Нантейль. Портрет кардинала Ришелье. 1657

4. До этого момента Людовик XIII рассматривал Ришелье как беспокойного и опасного прелата, «готового поджечь королевство со всех четырех сторон», и не желал с ним никаких сношений. «Вот человек, – говорил он, – который очень хотел бы оказаться в моем совете, но после всего, что он сделал против меня, я не могу на это решиться». Наконец давление, оказанное Марией Медичи, и личные достоинства кардинала – особенно если учесть, что достоинства в совете встречались совсем нечасто, – вынудили Людовика XIII уступить (1624). Для организации секретной встречи между королем и кардиналом был привлечен таинственный и сильный посредник. Это был отец Жозеф – мистический капуцин, мечтательный и практичный гений, безоговорочно преданный Ришелье, посредник tenebroso, cavernoso , [33]о котором кардинал говорил: «Вы тот главный человек, которым воспользовался Господь, чтобы привести меня к тому счастливому положению, до которого я возвысился». Едва только Ришелье оказался в совете, как его роль с «несказанной легкостью» стала возрастать день ото дня. Вскоре король понял, что он обретет в нем как раз того «главного министра», которого так искал, и, позабыв предубежденность, поставил Ришелье во главе всех дел. Устоявшаяся легенда исказила отношения, существовавшие между этими людьми. Романисты, драматурги, историки живописуют Людовика XIII как несчастного сира, «наделенного сотней лакейских добродетелей и ни одной добродетелью господина», которого кардинал вроде бы как заставил «играть вторую роль в монархии и первую – в Европе» (Ш.-Л. Монтескьё). Ришелье они изображают как сверхчеловека, гениального и безжалостного деспота. «Он унизил короля и возвысил королевство», – говорит Монтескьё. Но реальная ситуация – как это всегда и бывает – оказалась более сложной. У Людовика XIII душа была отнюдь не лакейская, это был суровый властитель, обладавший самым высоким представлением о своих королевских правах и обязанностях. Ревниво относясь к своей власти, он сам грубо унижал Ришелье. Король бывал крайне суров с парламентом. «Вы созданы только для того, чтобы разбирать дела между мэтром Пьером и мэтром Жаном, – сказал он первому президенту Леже, – и если вы будете продолжать свои затеи, то я так укорочу вам коготки, что сразу раскаетесь». В другой раз он сказал: «Я не торгуюсь со своими подданными и чиновниками… Я – господин и желаю, чтобы меня слушались… Я повидал этих господ из парламента города Бордо и задал им хорошую трепку… Чем больше распускаешь таких людей, тем больше они этим пользуются…» Это король, а не кардинал требовал смертных казней. Ришелье, склонному прощать, король писал: «Приказываю, чтобы вы были менее покладисты и менее склонны к жалости по отношению к вышеназванным сеньорам, которые пренебрегли своими обязательствами по отношению к хозяину этой лавочки». Вот таков был его язык, простонародный и образный. Людовик XIII заикается, но при этом он отлично знает, что именно хочет сказать. Очевидный ум, несгибаемая воля. Ему изменяет только здоровье. И в этом он похож на своего министра. Их сближают одинаковые недуги и одинаковые способы их лечения.