Андре Моруа - История Франции

Аллегорическое изображение Французского королевства в виде корабля, управляемого Людовиком XIII и Ришелье. Гравюра. 1630

10. Эта война таила в себе опасности. В течение десяти лет Ришелье прилагал усилия к перестройке морского флота Франции, но его сдерживали финансовые трудности. Испанская инфантерия (пехота) была самой грозной в Европе. В 1636 г. Франция была оккупирована и испанцы шли на Корби, их лазутчики добирались до Понтуаза. Все могло бы погибнуть, если бы проявленное мужество не равнялось опасности. Но своей верой в заступничество Провидения отец Жозеф оказал поддержку королю и кардиналу. Они вышли на улицы Парижа. И страна дала солдат и денег. Это был год «Сида», [34]и великие чувства внушали великие подвиги. Испанец был изгнан. Франция обрела веру в себя. Враги Ришелье пришли в растерянность. В одном из писем Вуатюра вышучивались «те, кто в своей ненависти к правителям ненавидит свою собственную страну, и те, кто ради погибели одного-единственного человека хотел бы погибели всей Франции». И следовал вывод: «Нельзя продолжать ненавидеть человека, который так счастлив, что отомстил своим врагам… Расстаньтесь со своей партией раньше, чем она расстанется с вами». Достоверно, что после 1636 г. Ришелье почти не покидал успех. Его войска продвинулись в Пикардию и Артуа, на юге они заняли Руссильон. В 1642 г. Франция приближалась к Шельде, к Рейну, к Альпам и Пиренеям, то есть ко всем своим естественным границам. Еще один повод для торжества: 5 сентября 1638 г., через двадцать три года после свадьбы, Анна Австрийская наконец подарила Франции дофина. Гастон, герцог Орлеанский, враг кардинала, утратил всякую надежду на наследование трона. А еще через два года свершилось новое чудо: сорокалетняя королева произвела на свет второго сына, и Людовик XIII «выказал еще больше радости, чем после рождения первого, потому что он не ожидал такого счастья – оказаться отцом двоих детей, после того как он так долго опасался не иметь их совсем» («Мемуары» мадам де Мотвиль). Но в ноябре 1642 г. кардинал, который уже давно болел, почувствовал, что умирает. Он так и не увидел мирной Франции, ради которой столько трудился.

11. Священнику, который спросил его перед причастием: «Прощаете ли вы своих врагов?» – он ответил: «У меня не было других врагов, кроме врагов государства». Он говорил искренне, потому что всем пожертвовал в своей жизни ради интересов королевства. При Ришелье восторжествовало чувство национального достоинства. Людовик Святой был человеком, который мог пожертвовать целой провинцией ради идеи. В глазах Людовика XIII и Ришелье величие Франции, которое неразрывно связано с величием короля, является единственной и главной идеей. Величие, но не гегемония. Они вовсе не стремятся установить господство Франции над Европой. Они хотят обеспечить Франции должное место и помешать господству над Европой любой другой державы. Именно по этой причине, а вовсе не из личной ненависти старался Ришелье свалить «громадное дерево австрийского дома»; по этой же причине он был суров с любыми раскольниками, ибо, не имея внутреннего единства, Франция не могла надеяться на внешнюю безопасность. Все историки единодушны в оценке его внешней политики: все ее хвалят и признают, что еще и сегодня она является образцом для французской дипломатии. Но после его смерти внутренняя политика получила разноречивые оценки. Одни обвиняли его в том, что он настолько уничтожил все местные власти и провинциальные свободы Франции, что чрезмерная централизация сделала революцию неизбежной. «Французская монархия, – говорили они, – базировалась на согласии короля с его дворянством, его парламентами и штатами королевства; Ришелье, утверждая, что суверенитет столь же неразделим, как геометрическая точка, проповедуя, что государю принадлежит право как нарушать закон, так и создавать его, разрушил творение наших королей и создал новое правительство, которое оказалось нежизнеспособным». Но другие отвечали, что не Ришелье придумал абсолютизм и что королевство Людовика XIII мало чем отличается от королевства Генриха IV.

12. Вместе с тем совершенно очевидно, что Ришелье хотел абсолютной власти как для короля, так и для самого себя. Он вкусил прелести власти и «полюбил славу больше, чем это дозволяет мораль». Создавая Французскую академию (1635), он мечтал, чтобы Республика Литературы сама осознала свою власть – впрочем, вполне обоснованную – над языком и над произведениями разума. О нем говорили, что он был «наставником французской нации» (Ф. Джустиниани). Он действительно пытался научить французов логике в принятии решений и твердости в их исполнении. Он считал, что французами трудно править, потому что у них «больше сердца, чем рассудка», а потому они одновременно и нетерпеливы, и медлительны. Сколько раз он жаловался на «медлительность Франции»! Но еще во время событий в Корби он понял также, сколь быстры и значительны периоды подъема Франции. Почему же историки приписывают ему еще что-то другое помимо простых и традиционных мыслей? Потому что Ришелье был не просто великим министром – он был еще и превосходным писателем. Ничто не сохраняется во Франции так долго, как совершенство формы. По ясности взглядов и законченности изречений Ришелье в высшей степени был французом. После его смерти французы, ненавидевшие его при жизни, открыли его заново и выразили ему свою признательность.