Андре Моруа - История Франции

Убийство Генриха IV Равальяком, 14 мая 1610 г. Голландская гравюра XVII в.

1. За шесть месяцев до своей смерти, разговаривая с маршалом де Ледигьером, Генрих IV сказал, что «уверен, что во Франции в основе всего лежит авторитет государя. Вот почему он хотел, чтобы его сын, дофин, был бы тем центром, в котором сходятся все нити общественной власти… и что его намерением было учредить абсолютного монарха и придать ему все достоверные существенные признаки королевства, так чтобы в стране все были бы обязаны ему повиноваться…» Абсолютный монарх – он сам и был таким монархом. Ужасы гражданской войны, столько раз приводившие Францию к расколу, объединили французов вокруг короля. Его личное обаяние привело корону к упрочению власти на основе любви в еще большей степени, чем на основе силы. В течение целого века «Франция сходила с ума по Бурбонам». С 1610 г. она начинает объединять себя с королем, и это происходит инстинктивно, а не по принуждению. Страдания, причиненные беспорядком, и личность умиротворителя привели к добровольному послушанию. Народ принимал и даже желал замены множества местных властей одной центральной властью, охватывающей всю страну.

2. Однако монархический абсолютизм был ограничен уже существовавшими привилегиями, или свободами, а также обычаями. Нужно помнить, как проходил процесс образования королевства: через браки, путем получения наследства, приобретений, аннексий провинций и городов, которые присоединялись к королю. Одно из таких последних присоединений – Бретань – было добровольно санкционировано штатами герцогства, потому что «надежда на мир, которая связана с этим союзом, предпочтительнее всего того, что могло бы быть препятствием этому». В обмен на присоединение сеньории ее провинции и города получали от короля гарантии, которые назывались привилегиями или свободами. Привилегии, которые явились лишь этапом превращения власти, существовавшей в Средние века, во всемогущую власть равенства великих демократических государств, были способом заставить признать централизацию тех, кого этой власти лишали. Поэтому в глазах короля привилегии были законным правом преемственности. Корона соблюдала свои обязательства и не стремилась применять по всей Франции единое законодательство. В каждой провинции соблюдались свои обычаи. В некоторых сохранялись свои провинциальные штаты. Долгое время юристы утверждали, что Генеральные штаты, Национальные ассамблеи или комитеты были самыми ранними и самыми уважаемыми институтами королевства. В XVI в. можно было надеяться, что Генеральные штаты, используя существующие разногласия, приобретут авторитет, сравнимый с авторитетом английского парламента. Но во Франции существовало нелепое, хотя и традиционное правило голосования по поручению. Оно всегда ослабляло штаты. Во времена Генриха IV общественное мнение уже не доверяло своим штатам. «После того как канцлер заверил королевство, всеми теперь почитаемое, в добрых намерениях своего правительства, в штатах уже ничего не происходит, если не считать приветственных речей да взаимных реверансов». Но как только штаты проявляли слишком большие претензии, король приказывал снять гобелены со стен, закрыть залы, и депутатам оставалось только вернуться восвояси, что они и проделывали без лишнего шума.

3. Так кто же следил за соблюдением обычаев в королевстве? В принципе, парламенты. Мы уже видели, что судебные палаты отделились от королевского двора. В XVII в. парламенты уже существуют в Париже, Тулузе, Бордо, Руане, Эксе, Гренобле, Дижоне и в Ренне – в этих сильных и уважаемых городских общинах. Первый президент парижского парламента, одно из самых значительных лиц королевства, ни в чем не уступает принцам крови и канцлеру. Члены совета, одетые в алые одежды и мантии, подбитые горностаем – символ принадлежности к королевской власти, поскольку они представляли короля, – рассматривают дела в последней инстанции. Они регистрируют эдикты, и если считают их противоречащими основным законам королевства, то имеют право сделать замечания. На самом же деле при сильном короле замечания остаются без последствий, во-первых, потому, что никто точно не знает, что такое основные законы королевства; во-вторых, потому, что король имеет право «держать королевский трон», на котором он сам председательствует в парламенте, и в этом случае парламент обязан подчиняться его воле. Парламент существует только благодаря королю, а потому он бессилен против короля. Генрих IV обращается с парламентом бесцеремонно: «Вы указали мне на бремя, которое накладывает этот эдикт на наши финансы; но вы не указываете мне способа выйти из этих затруднений и тем более не указываете способа, как содержать мою армию. Вот если бы вы предложили мне по две-три тысячи экю каждый или согласились бы отдать деньги на ваше содержание или на содержание казначеев Франции, то это и было бы основанием не выпускать эдиктов; но вы хотите, чтобы вам хорошо платили, и при этом думаете, что очень много работаете, когда делаете мне замечания, состоящие из прекрасных речей, полных пустых, громких слов. И после такой работы вы идете погреться и доставляете себе всяческие удовольствия» (Lettres missives. T. IV. Р. 415). В ту эпоху должностные лица считали, что парламента, как некоего подобия Верховного суда, было достаточно, чтобы гарантировать невозможность тирании во Франции. Но суд, с которым исполнитель имел право спорить, ничего и никому не гарантировал.