Владимир Владко: Арест Золотарева

Через час из Уколола выезжало двое саней. Пять всадников ехали спереди, пять сзади. На первых санях лежал Золотарев и еще двое арестованных. На вторых было сложено захваченное оружие.

Ехали молча, с винтовками на боевых взводах. Митричев тронул коня шпорами, нагнал Курчавку, поехал рядом. Вынул кисет, закурил. И, затянувшись, вразумительно заговорил:

— Не горюй, браток, его песня спета. Далеко не уйдет. Дай до командира довезти. Своей рукой в Могилев отправлю, к генералу Духонину. И сколько крови этот гад повыпустил! Председателя исполкома ведь он зарезал. Зверь — а сейчас, гляди, присмирел.

Золотарев лежал спокойно: его руки были связаны за спиной и веревкой притянуты к передку саней. Он старался не смотреть ни на кого, похожий на затравленного зверя.

В Землище подводы приехали к вечеру. Отряд расположился около церкви, в приходской школе. У дверей стояли часовые.

— Зови командира! — крикнул часовым Митричев; — гадов привезли!

Головин вышел из дверей с револьвером в руках и без папахи. Его усы беспокойно двигались, он шел, не глядя под ноги. Красноармейцы расступались перед командиром, чувствовали его великий гнев.

Головин подошел к саням вплотную, наклонился над Золотаревым и спросил напряженным, вздрагивавшим голосом, которого еще не слыхали ни разу от командира красноармейцы:

— Так это ты, значит, сволочь, нашим ремни из спины в Землянске вырезывал? Ты в глаза палки забивал? Иль не ты, сука? Говори, может не ты?

Золотарев молчал.

Голос Головина поднялся до визгливых ноток. Красноармейцы подались назад: таким они командира еще не видели. Головин поднял револьвер.

— Одну пустить в тебя, сволочь, и конец! Получишь, гадюка, от верных бойцов революции смертную казнь…

Головин тяжело вздохнул и отвернулся. Потом продолжал окрепшим голосом.

— Собака, увидишь еще меня. Митричев! Получи суровое приказание: взять пятерых бойцов и доставить эту гадюку с помощниками ейными в уезд, в чеку, лично председателю, и расписку мне. Чтоб невредимыми.

— Есть! — Ответил по матросски Митричев и затем, разом изменив официальный тон на свойский, сказал: — а ежели побежит, гад, по пути, разменяется… тогда как?

Головин повернул голову к Митричеву и в упор глядя на него, зло, замедляя слова, проговорил:

— Товарищ Митричев, несознательность в тебе говорит. Сказано — невредимыми?

Голос Головина ожесточился и стал суровым голосом строгого командира.

— Смотри, не привезешь мне расписки, что живыми сдал гадов и невредимыми — сам тебя к стенке поставлю! Сам и пулю пущу в голову. Понятно?

— Есть! — снова ответил Митричев.

На утро отряд шел дальше. А через день Митричев догнал отряд и, передавая расписку, доложил Головину:

— Сполнил приказание, товарищ Головин. Доставил гадов в чеку живыми и невредимыми. Получите расписку.

Головин прочел расписку и глубже надвинул папаху. Потом, помолчав, он оглянулся и просто сказал.

— Тот Золотарев моего брата замучил. Слыхал — Ваську Головина, начальника роты? В глаза палки вбил, звезду на груди вырезал… Как считаешь — хотелось мне разменять Золотарева или нет? Хотелось мне его кровью землю полить? Однако, приказ есть: всех атаманов в чеку. Допрос сымать будут. Приказ… Понятно, товарищ Митричев?

— Понятно, — ответил Митричев и о чем-то задумался.

Напечатано в газете "Харьковский пролетарий" № 282 (793) от 7.12.1926, стр. 3

Повесть "Каратели" никогда не была опубликована. Данный отрывок — единственное известное на сегодняшний день упоминание об этом произведении. Возможно Владимир Николаевич Владко не смог или не захотел писать продолжение.

Может быть повесть предвосхитила судьбу первого романа писателя "Аероторпеди повертають назад", который был напечатан в 1934 году (судя по выходным данным, немалым тиражом в 10000 экземпляров). Дальше на целых 80 лет роман пропал!!! Он не упоминался ни в специальной библиографической литературе, ни в биографиях писателя. И только совсем недавно стало известно о трех сохранившихся экземплярах этой книги. Усилиями энтузиастов книгу удалось вернуть читателю, но мы до сих пор не знаем, был ли уничтожен практически весь напечатанный тираж, или типография, отпечатав сигнальные экземпляры, получила приказ прекратить работу.

Отрывок, как и все более ранние публикации, известные на данный момент, подписан настоящей фамилией писателя - "Еремченко", но впервые здесь появляется и псевдоним "Владко".