Владимир Владко: Горе

Около перил каменной лестницы, спускающейся на вечно веселую и спешащую площадь, всегда стоял маленький человек со щетинистым лицом и красноватыми глазами. Узкий ремешок, охватывающий шею человека, поддерживал на груди плоский ящик с пакетиками и бутылочками. Под ящиком на шнурке висели проволочные мышеловки.

Человек заученно-бойко покрикивал:

— Крон от тараканов, шарики для крыс, жидкость от клопов, мышеловки… мышеловки!

Голос маленького человека, которого звали Абрамом Дролем, был скрипуч и простужен: как может быть не простужен голос, который и в мороз, и в жару одинаково кричит:

— Крон от тараканов, шарики для крыс… мышеловки!

Покупателей у Дроля почти не было; люди спешили мимо, они шли через маленький бульвар, исчезали в сутолоке площади, не слыша напоминаний о кроне и мышеловках.

Абрам Дроль стоял на лестнице около перил; а когда немели неподвижные ноги — он поднимался на бульвар и, непрерывно покрикивая, ходил там вперед и назад, вперед и назад. Его красноватые глаза слезились, голос однообразно скрипел. А мысли ползли своими странными дорожками и тропинками; мыслям совсем не мешало механическое покрикивание. Абрам Дроль умел, научился — рассказывать вслух о кроне и мышеловках, — и одновременно думать, мечтать.

О чем?

…Вот люди идут и идут; никому не нужен зеленый крон, никому не нужны шарики для крыс. Но — кто знает? — почему бы ее пройти сегодня, завтра, через неделю, месяц, — человеку, которому понадобится Абрам Дроль?

Человек подойдет к Абраму Дролю, человек остановится (ну, ведь это только мечта!), скажет:

— Здравствуйте, Абрам Дроль! Я покупаю у вас, Абрам Дроль, весь крон, все шарики от крыс и всю жидкость для клопов. Я купил себе дом и мне его надо почистить.

Ах, разве не может какой-нибудь человек купить дом?.. Разве не может, тогда человек захотеть его почистить?..

И тогда Абрам Дроль скажет:

— А может быть вам нужды и мышеловки? Настоящие проволочные мышеловки?

И человек ответит:

— Ну, конечно, давайте и мышеловки, Абрам Дроль! Мне они тоже нужны.

Абрам Дроль продаст человеку весь свой товар, человек купит его, не торгуясь: ну зачем будет торговаться человек, если он купил дом и хочет его почистить?..

Впрочем, это же только мечта. А пока — может быть, кто-нибудь купит хоть один порошок зеленого крона?..

— Жидкость от клопов, шарики для крыс, мышеловки!

Вечерами Абрам Дроль шел домой, на маленькую уличку, где окна запирались на ночь ставнями. Где на воротах горели фонари с керосиновыми лампочками. В домике, где жил Абрам Дроль, на воротах был приделан старый извозчичий фонарь с козел.

Дроль приходил домой, снимал ящик и мышеловки, аккуратно клал их на шкаф, нежно обнимал маленького Солю — и подходил к жене. Она болела, лежала на кровати: доктор давно уже сказал, что жене Дроля не нужны лекарства, ей может помочь только поездка на юг.

На юг!..

Дроль садился около жены, брал на руки Солю и рассказывал — как сегодня было тепло, как он весело торговал и как один человек сказал, что он скоро купит много — целый кило! — зеленого крона.

Жена кашляла упорно и мучительно, Соля, приткнувшись черной головенкой к груди отца, засыпал. Тогда Абрам Дроль укладывал Солю, садился к столу, доставал проволоку, дощечки — и принимался за работу: надо было сделать про запас мышеловок. Может быть…

Ах, как назойливы мечты! Но — ведь, может же, может случиться!..

Руки Абрама Дроля, перемерзшие и красные, скручивали проволоку, укладывали ее рядами; кашляла, отхаркивая мокроту жена; тихо сопел во сне Соля. Проходил час, другой. И тогда Абрам Дроль ложился спать, тревожно прислушиваясь к захлебывающемуся кашлю.

На юг… Да, на юг…

И однажды под утро Дроля разбудил страшный приступ кашля. Абрам вскочил, огляделся: в щели окон едва пробивалась заря. Он бросился к жене.

Жена лежала на кровати, страшно вытянувшись, к ловила ртом воздух: ее лицо посинело, она силилась что-то сказать — и не могла. Потом она с хрипом вздохнула, вытянулась еще больше, ступни ее ног натянули треснувшее одеяло.

Абрам Дроль стоял у кровати, согнувшийся, беспомощный. Проснулся и плакал Соля.

Жена еще раз вздохнула, захлебнулась судорожным кашлем, ее худые пальцы вцепились в простыню и безжизненно разжались. Нижняя челюсть слабо отвисла.