Владимир Владко - Горе

Абрам Дроль нагнулся ниже, назвал жену по имени; она молчала, ее глаза неподвижно смотрели вверх. И мучительной гримасы уже не было на лице, ее сменило какое то непонятное спокойствие.

Соля заплакал громче, и Дроль понял! Он еще раз посмотрел на жену, силясь сдержать забившийся около левого глаза живчик: веко дергалось сильнее и сильнее, вздрагивала уже и щека. Абрам Дроль отвернулся и странно сгорбившись, не сдерживая болезненного дерганья щеки, подошел к Соле, взял его на руки, сел на кроватку и скрипучим своим голосом, простуженным голосом, затянул песенку.

В ней не было слов, но Соля понимал ее: он прижался к отцу и, успокаиваясь, всхлипывал реже и реже. Потом он задремал. Абрам положил Солю в кроватку, укрыл, подошел снова к жене. Его красноватые глаза были сухи.

Дроль нагнулся, закрыл Глаза жены в вышел — позвать женщин соседок: надо готовить жену в последнюю дорогу. Не на юг!..

А еще через час — Абрам Дроль, надев ремешок ящика и захватив мышеловки, вышел на улицу. Он шел очень быстро, сегодня нужно было заработать денег. Лицо Абрама, щетинистое и худое, было таким же, как всегда: только изредка подергивалось веко левого глаза.

Абрам Дроль шел скоро — и скоро пришел к бульвару. Он дошел до лестницы, остановился, посмотрел кругом: люди быстро проходили мимо, люди в этот час спешили — на службу, на занятия. И Абрав Дроль завел свою обычную песенку:

— Крон от тараканов, шарики для крыс, жидкость от клопов… мышеловки!

Покупателей не было, но Абрам упорно покрикивал. Мысли беспокойно бродили, не попадая на привычные тропинки. Мысли настойчиво возвращались домой, где, наверно, плачет Соля, суетятся соседки.

— Крон для тараканов… мышеловки!..

Да, еще доктор говорил — на юг. И вот — юг!

— Жидкость от тараканов, крон… шарики для клопов… мышеловки…

Мысли цеплялись одна за другую, сбивались. А голос механически выкрикивал:

— Мышеловки, мышеловки от тараканов, жидкость для крыс, крон… крон, мышеловки, шарики… клопов…

Какой то прохожий удивленно оглянулся: что кричит этот странный человек?

Абрам проводил прохожего глазами; и внезапно до его сознания долетели звуки его собственного голоса:

— Мышеловки для тараканов, шарики, крон от клопов… шарики…

Это было так нелепо, что Дроль, спохватившись, остановился. Его лицо стало недоумевающим, потом откуда то изнутри поползла медленная улыбка. Абрам Дроль почувствовал, как улыбка кривит его лицо в глупую гримасу. А беспокойные мысли пронесли перед глазами отвисшую нижнюю челюсть мертвой жены.

Гримаса стала мучительной, снова задрожала левая щека, искривился рот — и Дроль неожиданно для самого себя заплакал. Слезы смочили веки, потянулись по щекам. Он отвернулся к перилам, горбясь и съеживаясь. Из ящика от толчка выпало несколько порошков крона.

Плача и дергая плечами, Дроль собирал на ступеньках порошки, не замечая, как из ящика сыпались другие.

…Люди шли мимо и с удивлением оглядывались на сгорбленного, плакавшего человечка со щетинистым искаженным лицом, медлительно подбиравшего рассыпанные порошки. Но на лестнице было скользко, надо было спешить — и прохожие, оглянувшись еще раз и пожав плечами, — проходили дальше.

Газета "Харьковский пролетарий", № 37/548, от 16 февраля 1926 г., стр. 2

Рассказ подписан настоящей фамилией писателя — "Вл. Еремченко".