Мелвин Брэгг - Дева Баттермира

Мистер Скарлетт поднялся, чтобы открыть дело и предъявить иск, и начал с утверждения, что «чудовищность преступления, в котором обвиняют заключенного, не имеет границ». Когда мистер Скарлетт окончил очерчивать канву всего дела — а делал он это весьма детально, словно бы разрабатывая стратегию и тактику своего наступления, он стал доказывать, что такой разрушительный массовый обман может ввергнуть страну в пучину разврата, и ни в коей мере нельзя допустить, чтобы данный самозванец, уйдя от закона, не понес за свои греховные деяния никакого наказания. Хэтфилд достал перо и принялся делать собственные пометки. Топпинг за его спиной что-то нашептывал время от времени на ухо Холройду — по-прежнему поглощенному записями собственных впечатлений; неужели писал толстый том? — и, совершенно раздраженный, Холройд то соглашался с его словами, то нет — чаще всего односложно, — но поскольку весь этот разговор, как казалось, имел малое отношение к тому делу, которое теперь слушалось, а скорее более относилось к высказыванию мнений по поводу стиля или фактов, изложенных судьей, то Хэтфилд быстро сообразил, что будет куда как лучше для него взять защиту в собственные руки.

Судья никогда не был на его стороне и никогда не будет. В лице же сэра Александра Томсона Хэтфилд видел не иначе как извечного антагониста — человека, который всем сердцем ненавидел Французскую революцию, добивался суда над инакомыслящими, поддерживал Уильяма Питта в его ярой цензуре прессы, презирал либералов, считал Уилберфорса [56] Уильям Уилберфор с (1759–1833) — видный политический деятель Великобритании, выступал за отмену рабства и торговли рабами в английских колониях. , Кларксона [57] Томас Кларксон (1760–1846) — видный публицист, выступавший за отмену рабства в колониях. и всю антирабовладельческую клику совершенными болванами, восхищался Наполеоном, оплакивал принца Уэльского и закат его правления, боялся членов британской общественности, которые по социальному положению были ниже его, за исключением разве только аристократии, подавшейся в торговлю (о них он по большей части отзывался с неизменном почтением), и полагал, что изжить недовольство среди беднейших слоев населения можно лишь массовым голодом да еще в назидание поперевешать на столбах всех недовольных. Они едва успели встретиться взглядами, как между ними установилось взаимное отвращение.

Мистер Скарлетт принялся развивать тему, совершенно уйдя от предмета обсуждения и забравшись в область взаимосвязи между весомостью национальной валюты и жизнеспособностью коммерции и процветанием страны в целом. Он привел несколько довольно впечатляющих примеров из истории Древнего Рима, и поскольку он был ярым сторонником латыни, то все его высказывания, так или иначе, служили лишь демонстрацией его богатейших познаний.

Единственной надеждой на оправдательный приговор для Хэтфилда были присяжные, «порядочные люди, служители истины», которые сидели, приняв совершенно невыносимый вид школьников из воскресной приходской школы, что с почтением внимают учителю, когда в такт латыни кивали, одобряя ученого обвинителя. Присяжные — все одетые с иголочки — так и сидели с сияющими лицами, словно на них навели старательный глянец, однако на самом деле это были крупные капли пота, которые стали предвестниками жаркого дня, обещавшего к полудню настоящее пекло. За предыдущие девять дней эти люди уж успели с лихвой познакомиться со всеми его достоинствами. Жены некоторых из них даже смогли нанести визит арестанту, и, несмотря на их возражения, они все же непременно поддержат смертный приговор, который, так или иначе, иногда бывает смягчен, и приговоренному сохраняют жизнь. Жизнь — вот чего он более всего жаждал, жаждал с тем диким неистовством, о каком не посмел бы признаться даже самому себе, ибо признание такое нарушило бы его душевное равновесие. Присяжные — вот его цель.

Хэтфилд сделал несколько записей, но затем его вниманием всецело завладел мистер Скарлетт, который, без сомнения, поддавшись влиянию мировоззрений Хэтфилда и его весьма выдающихся работ, с головой углубился в римское право, с большой неохотой возвращаясь к деталям рассматриваемого дела.

— Должен указать Высокому Суду присяжных, — заявил он, — что заключенный помимо собственной воли обращал на себя внимание общества своими аристократичными манерами и богатой эрудицией. К сожалению, должен отметить, что человек, столь одаренный и выдающийся, увы, оказался столь опасным членом общества. Общеизвестно, что преступления, в которых обвиняется данный заключенный, караются смертной казнью, но в данном случае имеет место целый ряд преступлений, и в том я совершенно убежден. Я готов привести Высокому Суду целый ряд свидетельств, которые помогут провести самое тщательное расследование.