Мелвин Брэгг - Дева Баттермира

Дальше Мэри не стала читать. Неужели она написала ему письмо слишком поздно? Или же он просто навсегда забыл о ней?

В комнату вошла миссис Робинсон, однако, увидев, что ее дочь совершенно погружена в собственные мысли, сидя перед горящим камином, она осторожно вышла, предупредив всех в доме, чтобы никто не смел побеспокоить Мэри.

В комнате начинало темнеть; молодая женщина даже не стала зажигать свечей, лишь подкинула еще один брикет торфа в камин и пару поленьев, которые, быстро вспыхнув, давали больше жару.

Огонь разгорелся не сразу, яркие языки его танцевали перед ее немигающим, безрадостным взором, словно бы пытаясь отвлечь ее, утешить и помочь ей.

Чуть позже она бросила листки письма в огонь, пристально наблюдая за тем, как края, охваченные пламенем, сворачиваются, чернея, угольная чернота все больше охватывает странички, не оставляя ни единого белого пятнышка, как крупные хлопья серовато-голубого пепла покрыли брикет торфа. А снаружи темная, ночная долина была заключена в оковы холода и молчания.

Дневник, 26 февраля, Оксфорд

Еще одна промозглая камера! Еще одно унылое и бесчеловечно-жестокое место. Они доставили меня в оксфордскую тюрьму. Как сказал тюремщик, это случилось оттого, что уж больно я ученый, писал много, как он слышал, сочинил несколько незабываемых работ, которые были куда как значительней, нежели работы простого выпускника университета. Возможно, меня бы даже позабавило его остроумие, как и всех прочих, но это отнюдь не остроумие, да и держится надзиратель от меня подальше. Он так шарахается от меня, будто я болен чумой. Надзиратели торопливо вбегают в камеру, принося мне положенную пищу, а затем тут же выскакивают вон, захлопывая за собой дверь. У меня есть деньги, и я мог бы заплатить за предметы роскоши — некоторые денежные суммы до сих пор продолжают поступать ко мне, иногда это подношения от поклонников, но большей частью я даже представления не имею, откуда они берутся. Таким образом, я получил от тюремщиков перо и бумагу, новые свечи, вино, а затем и свежее нижнее белье, однако они так и не отваживаются остаться со мной один на один в камере и поговорить. Кто дал им такой указ? Когда я задаю им этот вопрос, они явно начинают чувствовать себя не в своей тарелке, а затем сразу же убегают прочь, лишь бы не отвечать мне. Когда же я спрашиваю их о женах — просто лишь бы проверить собственные догадки, — они зеленеют и в панике несутся прочь очертя голову.

Таким образом, я нахожусь в полном одиночестве. Вряд ли у Микелли появится хотя бы малейшая возможность отыскать меня. Они перевозят меня с места на место слишком часто, тайком укрывая в самом чреве Англии, словно я какой-нибудь контрабандный груз, что прячут в трюме корабля. Я знаю, что происходит, но им не сломить мой дух.

Я решил в общих чертах описать собственные философские взгляды, как и приключения, которые мне довелось пережить на своем веку. Я предложу политическую систему порядка (с Биллем о правах и со всеобщим выборным правом) и систему внутренней экономики (с отдачей земли в руки бедного населения и минимальной заработной платой, а богачей лишить их гигантских площадей земли, захваченных ими по большей части незаконным путем). Я рассмотрю религию и образование, а также дам рекомендации в каждой из этих областей, основанные не только на всесторонних знаниях— даже взятый наугад предмет видится мне скорее в более широком свете, нежели в тончайшей специфике, — но основываясь на том, что мне самому удалось обнаружить и пережить за время своей жизни, которая имела несколько ярчайших глав. И конечно же я напишу правила поведения взрослых и детей. Я не веду речь о семейной жизни, поскольку на данный момент представления не имею, выдержит ли моя собственная семейная жизнь такое пристальное внимание с моей стороны.

Я начну, как и все люди, остававшиеся в уединении, с любви.

Теперь мне кажется, будто любовь — это лишь жертва: чем значительней жертва, тем сильней любовь. Теперь только я вижу, какова сила любви Микелли ко мне: стремление подчинить своим чувствам собственную личность, ее добродетель, ее состояние — и все это брошено к моим ногам. Это и есть жертва, и больше ничто в мире не способно в должной мере определить силу любви. Остальное же все — похоть, прихоть, каприз, мода, воображение, жадность или же традиции. Жертвенная натура человеческой любви находит такой пример и свое оправдание в благороднейшем акте, который когда-либо совершался на этой бренной земле, — жертва Иисуса Христа ради всего рода человеческого, дабы мы могли возрождаться вновь и пребывать с Ним в Царствие Небесном Отца Его. Жизнь Христа — жизнь совершенная, и все акты самопожертвования и все намерения берут начало в самопожертвовании. Туда, куда Он следует, туда и мы идем по стопам Его.