Мелвин Брэгг - Дева Баттермира

Однако это нисколько ее не обескуражило. С той же ужасающей настойчивостью, которая заставила ее проводить лучшие годы, сидя у окна и молча смотреть прямо в лицо неизвестного ей преступника, заключенного в тюрьму, а затем выйти за него замуж, она принялась распаковывать свои вещи, тем самым давая совершенно ясно понять, что намерена отныне разделить с ним эту камеру.

— Микелли. — Мгновенный порыв поступить правильно, вызванный лишь одними думами о Мэри, теперь подтолкнул его попытаться хотя бы прояснить ситуацию и быть честным в

своих чувствах к этой женщине. Он знал прекрасно, что если не сделает этого немедленно, то день ото дня, деля с ней одно узилище, ему все тяжелей и сложней будет расставить все по местам и яд недоговоренности все больше будет отравлять их взаимоотношения.

— Микелли, ты ничего не выиграешь, если останешься со мной. Судебные разбирательства идут из рук вон плохо. Меня ждет судебное расследование либо в Тивертоне, либо в Камбрии. В любом случае это будет для тебя слишком большим унижением. Тебе и без того пришлось пережить то, чего никто не способен вынести. Я принес тебе одни неудачи, я изменял тебе, я покинул тебя… Микелли, твое ангельское всепрощение убивает меня. Пожалуйста…

Она повернулась к нему с тем удивительным выражением светлой, одухотворенной печали на лице, которое едва не заставило его разрыдаться от раскаяния за содеянное.

— Я знаю, тебе трудно любить меня, Джон, — промолвила она и неожиданно запнулась, замолчав на секунду: такое признание, даже если оно уж давно сделано в глубине души, совсем не легко произнести вслух, — но я твоя законная жена.

— Мое поведение отняло у меня все права, какими я обладал, и уж тем более освобождает тебя от обязанностей передо мной.

— Я хочу быть с тобой.

— Микелли, я слишком плохое общество для тебя.

— Ты же не можешь остаться в одиночестве на Рождество.

— Боюсь, что теперь мне большую часть времени придется довольствоваться одиночеством. Одно Рождество…

— Ты хочешь, чтобы я ушла?

— Ради твоего же блага, Микелли, ради того будущего, которое тебя ждет впереди.

— Без тебя мне не нужно никакого будущего.

— Ты не должна так говорить! Не должна!

— Почему ты так не хочешь, чтобы я хотя бы позаботилась о тебе?

— Я этого не стою! Я погубил всю твою жизнь! Я для тебя Черная Смерть! Тебе следует бежать от меня без оглядки, начертать крест на пороге этой двери, оставь меня, иначе я вновь причиню тебе боль, Микелли.

— Я привезла с собой детей.

— О Господи!

— Они сейчас с тюремщиком. Они хотят видеть своего отца. — Она помолчала. — Я схожу и приведу их, а затем, если ты все же захочешь, чтобы мы ушли… мы уйдем.

— Микелли… мне так жаль.

— Ничего. — Она улыбнулась. И, насколько он мог судить, улыбка эта выражала лишь любовь, не обремененную ничем, незапятнанную, не отравленную никакими суждениями о его виновности. — С того самого момента, как я впервые увидела тебя, с того первого момента, — сказала она, — я всей душой и навечно полюбила тебя. Возможно, такой груз слишком тяжек для тебя.

Двадцать седьмого декабря Хэтфилду пришлось пережить четвертое и последнее заседание на Боу-стрит; третьего января 1803 года «Морнинг пост» поместила на своих страницах объявление об окончательном решении: Хэтфилду надлежит предстать перед судом в Карлайле — дату еще предстояло назначить — за незаконное франкирование писем.

Двадцать восьмого декабря Хэтфилд неожиданно и с соблюдением всех строгостей был переведен из исправительной тюрьмы в тюрьму Ньюгейт. Менее чем через неделю его перевели в Маршалси. А еще несколькими днями спустя, уже девятого января, он был отправлен в Бристоль.

Возможно, сообщения в газетах о его сравнительно комфортном пребывании в тюрьме несколько раздражало власти; возможно, его популярность среди молодежи и пожилой части Лондона также в немалой степени беспокоила правительство; никто не потрудился дать ни малейших объяснений по поводу такого перевода заключенного в другую тюрьму.

Тюремщик, стороживший Хэтфилда в исправительной тюрьме, впал в совершенное уныние по этому поводу. Жена, как ему думалось, намерена была возложить всецело на одного лишь мужа ответственность за то, что он теряет такого знаменитого заключенного, и ее претензии не имели никакого оправдания. Однако после долгого обсуждения этой темы он время от времени возвращался к тому случаю накануне Рождества. Именно в том событии, сказал он сам себе, заключались причины такого перевода.