Татьяна Богатырева - Матильда

В душном номере гостиницы Матильде снился лес – высокий, сухой, жаркий. Хвоя хрустела под ногами, хотелось пить, и надо было идти, но в какую именно сторону – не ясно, и все никак не удавалось выйти из этого бесконечного леса. Сосны застилали небо, могучие поваленные стволы перекрывали, словно погранпосты дорогу то тут, то там, обойти их не было никакой возможности, пространство между деревьями сужалось, оставляя Матильде все меньше воздуха и места.

А потом она устала идти и остановилась. Рядом с поваленными деревьями в земле оставались широкие необъятные пни. Она смотрела на кольца, расходящиеся по древесине причудливым совершенным узором, как круги на воде, если в нее осторожно кинуть камень, много, много колец. Год, и еще один год и еще – гораздо больше, чем отмерено Матильде. Сто лет – сто колец.

Во сне она почувствовала, как сама растет и становится деревом, как грубеет и ссыхается ее кожа, а потом она заплакала и проснулась.

Дни после «Пробуждения Флоры» оставались для нее свободными – Матильда приняла решение вернуться в Петербург вместе со всеми. На «Жемчужину» в качестве зрителя попасть не было никакой возможности, оставаться во время спектакля за кулисами она не могла.

Надо было пережить два дня – всего каких-то два дня – финальная репетиция и сам балет назавтра, коронация на день позднее. И они поедут домой. Перед важным днем и ранней ответственной репетицией не было и помысла о гулянках, Матильда сидела в ресторане гостиницы «Дрезден» в одиночестве и допоздна, потом аккуратно задвинула за собою стул и поднялась в темный пустой номер. Она больше не чувствовала себя больной – скорее очень, бесконечно усталой, как может устать от жизни находящийся в очень преклонном возрасте человек, а не двадцатитрехлетняя артистка. Ей казалось, что ничто в мире не способно больше ее удивить и пошатнуть установившееся в ней мировоззрение.

В номере ее ожидал полковник Власов.

Матильда видела себя будто бы со стороны, неторопливо и отстраненно думая о том, что можно было бы пошутить по поводу его обещания никогда больше с нею не встречаться в случае, если Матильда передаст злополучные письма.

Все рано или поздно обещают, дают тебе слово, а потом оказываются не в состоянии это слово сдержать. Это, наверное, нормально, ничего особенного.

Подумать про себя, произнести вслух – по большому счету она не видела между этими двумя действиями большого различия. Потому она продолжала молча стоять и смотреть на сидящего в кресле у окна человека.

Вопреки установившейся, казалось бы, между ними традиции, Власов сидел со светом.

– Вы убить меня пришли? Изнасиловать? Что? Что я должна еще сделать и предпринять, для того чтобы меня оставили в покое, – Матильда попыталась произнести это вслух, но у нее снова вышло лишь мысленно, про себя.

– Знаете, почему Воронцов преследовал вас? А я знаю, – губы полковника чуть подрагивали, речь была неторопливой, медленнее его обычной манеры изьяснения, что выдавало в нем употребившего алкоголь человека. – Я его убил. Устранил из жизни, так сказать, ликвидировал . В тот день я отвез вас домой, и все не уходил, думал, вы что-нибудь выкинете. Попробуете еще раз повидаться с Николаем. Воронцов так долго, так упорно за вами следил, – продолжал говорить он, перескакивая с темы на тему, – мы даже не сразу поняли, кто он вообще такой. Влюбленный мальчишка, обезумевший на почве своей любви. А тогда, в самом начале, я думал, и вправду покушение на Наследника. Я ошибся. Видите как. Он рубил дерево. Воронцов. Рубил все деревья подряд, какие видел, даже если они не росли у него на пути…

Матильда продолжала стоять посреди комнаты и слушать находившегося по всей видимости не в самом вменяемом состоянии полковника Власова. Она по-преждему не могла выдавить из себя ни слова, появись даже у нее очень большое желание. И не могла заставить себя сделать шаг. Или сесть.

– Николай вообще знает, что я жива? – губы плохо слушались Матильду.

Власов не ответил.

– Танцуйте.

– Сейчас? – с ужасом прошептала Матильда.

Власов склонил голову набок и посмотрел на нее с таким выражением, будто Матильда сморозила невозможную глупость.

– Нет, конечно. На премьере. Идите с утра на репетицию и танцуйте.

– Как танцевать? Я не могу, – выражать мысли получалось только короткими фразами.

– Не можете? Вот как?

– Все срежиссировано, распределены роли… Меня просто не включить уже в балет… Зачем…