Гэри Дженнингс - Хищник

– Нет, Теодорих, это вовсе не так, – ответил я. – И даже если неудача неминуема, это еще не повод сдаваться.

Я чуть не плакал, глядя на своего друга. Он выглядел таким жалким, уничтоженным, слабым и несчастным и пребывал в отчаянии. Но Теодорих, по крайней мере, узнал меня. Он владел собой, поэтому я продолжил:

– Давай поговорим о более приятных вещах. Одна моя подруга полагает, что твои последние годы, Теодорих, могли бы быть более приятными, радостными и полными свершений, если бы ты не лишился общества любящей Аудофледы. Хорошо бы какой-нибудь другой любящей женщине занять ее место. Даже в Библии, ты знаешь, на первых страницах мужчине рекомендуется поддержка женщины. Разве не замечательно, когда мягкая, прекрасная женская рука нежно держит твою? Ты выпрямился бы и стал сильней. Наверняка в тепле и уюте у тебя появились бы силы противостоять бурям и чужакам.

Теодорих смотрел на меня молча, его взгляд был удивленным и одновременно задумчивым. Я откашлялся и продолжил:

– Эта подруга, о ком я говорю, старая женщина по имени Веледа. По ее имени можно догадаться, что она остроготка, и потому ей можно верить. Я лично могу поручиться, что она, подобно своей древней тезке – легендарной предсказательнице, которая разоблачала тайны, на самом деле очень мудрая женщина.

Теперь король слегка встревожился, поэтому я поспешил продолжить:

– Нет-нет, Веледа не предлагает себя в качестве твоей помощницы и компаньонки. Ni allis. Она такая же старая и измученная, как и я. Когда Веледа предложила это, она тоже процитировала Библию – помнишь то место, где говорится о другом короле, Давиде? Когда он состарился, его слуги сказали: «Давайте найдем для нашего господина молодую девственницу, позволим ей предстать перед королем, заботиться о нем, спать у него на груди и греть нашего господина-короля». Так они и сделали: отыскали ее, привели к Давиду, и эта девственница оказалась невероятно красивой.

Теперь Теодорих выглядел повеселевшим, каким я давно уже его не видел, поэтому я продолжил, торопясь:

– Так вышло, что у моей подруги Веледы есть молодая рабыня. Настоящая редкость, девушка из народа seres. Юная девственница исключительной красоты и кладезь многих иных достоинств. Я осмелился, на правах нашей с тобой давней дружбы, Теодорих, попросить разрешения прислать во дворец старую Веледу, чтобы она могла вручить тебе эту совершенную девственницу. Веледа может доставить девушку уже сегодня ночью. Тебе надо только приказать магистру Кассиодору – я знаю, как он охраняет твой покой, – пусть проследит, чтобы их обеих пустили без помех. Я умоляю тебя, старый друг, не отказывайся. Я делаю это из искренней любви к тебе. Надеюсь, что ты поблагодаришь за это меня и Веледу. Уверяю тебя, это не причинит вреда.

Теодорих смиренно кивнул, даже слегка улыбнулся и произнес – с непритворной любовью ко мне, искренне благодарный за участие, – и это было последнее, что он сказал мне:

– Отлично, старина Торн. Пришли ко мне Веледу, разоблачительницу тайн.

Я не могу сделать этого как Торн – и не потому, что как Торн я в свое время поклялся поддерживать и защищать величие короля. Я полагаю, что сейчас именно и защищаю королевское величие. Нет, я хочу сделать это, будучи Веледой, потому что, когда я отдам Теодориху девушку, это будет заменой того, что как Веледа я столько раз за эти долгие годы хотел дать ему.

Сегодня вечером я проведу venefica во дворец, в покои Теодориха, и там сниму с нее прозрачное одеяние. Я знаю, он примет этот дар – хотя бы для того, чтобы не обижать действующего из лучших побуждений старого друга Торна. Я возьму также все эти многочисленные страницы из пергамента и папируса, и доставлю их Кассиодору, и попрошу его сохранить рукопись где-нибудь в королевском архиве, для будущих читателей, которые, возможно, пожелают узнать об эпохе Теодориха Великого. У нас с Ливией, может, еще наберется несколько страниц нашей собственной жизни, но эта история, которая началась так давно, уже окончена.

К этой рукописи была подколота еще одна страница, написанная уже другой рукой. И вот что там говорилось.

Когда новый царствующий император Юстиниан, самый известный из всех христиан Константинополя, приказал закрыть философские школы Платона в Афинах, он сначала внимательно прочел сочинения этих языческих наставников, после чего заявил: «Если они говорят ложь, то наносят ущерб. А если говорят правду, то они не нужны. Заставьте их замолчать».