Баграт Шинкуба - Последний из ушедших

Мой молочный брат, я прошу тебя ради памяти моего воспитателя Хаджи Берзека, сына Адагвы, ради того, кто многие годы предводительствовал убыхами, дай мне возможность приехать к вам. Пошли гонцов и созови самых мудрых людей своего народа. В назначенный тобой день я приеду один, без генерала, давай выслушаем вместе и меня, и тебя, и их. Что ты ответишь мне на это перед тем, как мы с тобой расстанемся?

— Раз ты попросил меня об этом во имя памяти Хаджи Берзека, сына Адагвы, и связал меня этой просьбой по рукам и ногам, приезжай к нам и выслушай мнение народа, молоком которого ты вскормлен. Но приезжай не позже конца следующей недели. Мы не можем долго ждать тебя. Прощай!

Хаджи Керантух приложил руку к сердцу, на мгновенье склонил голову и быстро пошел к лошадям.

Оглянувшись, я еще успел увидеть, как генерал и владетельный князь Абхазии садятся на паром. Это, наверно, заметили и на том берегу: оттуда донесся барабанный бой, солдаты поднимались из-под деревьев, где они отдыхали, и строились в ряды.

А мы во главе с Хаджи Керантухом уже сидели на конях. Он поднял кверху нагайку, и в ту же секунду пронзительно затрубила труба. Это был сигнал, который значил, что переговоры о перемирии прерваны и все, кто носит оружие, должны снова держать его наготове, — так говорила труба.

Я сам не видел своими глазами всего того, о чем хочу рассказать тебе, но об этом приезде Хамутбея Чачбы так много говорили в народе тогда и так часто вспоминали потом, уже в изгнании, что я вычерпаю тебе из пересохшего колодца моей памяти все, что осталось там на дне.

Мой дорогой Шарах, тебе важно знать об этом все, что я помню, все до последнего слова. Потому что тот день, когда в страну убыхов приехал их молочный брат Хамутбей Чачба, наверное, был самым последним днем, когда нам еще не поздно было сделать другой выбор, чем тот, который мы сделали…

В тот вечер Зауркан действительно вычерпал для меня из колодца своей памяти все, что спустя три четверти века осталось там на дне и было связано с событием семидесятипятилетней давности, с приездом Хамутбея Чачбы в страну убыхов.

Я успел уже заметить и оценить необычайную цепкость памяти Зауркана в тех случаях, когда он вспоминал о том, что видел своими глазами и слышал своими ушами. Но в данном случае дело было не так, и он сам счел нужным предупредить меня об этом. И в самом деле, в его памяти сохранилось не событие, о котором он рассказывал, а только обрывки слухов, распространившихся об этом событии, и обрывки сложившихся вокруг него легенд и песен. Поэтому в данном случае, изменив своему обыкновению, я не буду приводить речь Зауркана, а расскажу об этом событии все, что, изучая эту особенно интересную для меня страницу истории абхазцев и убыхов, я узнал из самых разных источников, еще до своей поездки к Зауркану. И пополню все это лишь некоторыми подробностями из его рассказа, теми, которые показались мне наиболее достоверными. И только в заключение дословно приведу самый конец рассказа Зауркана, при всей легендарности изложения опирающийся, однако, на совершенно точно установленный исторический факт.

Поездка владетельного князя Абхазии Хамутбея Чачбы к убыхам, о которой вспоминал Зауркан, была предпринята тем же летом, что и переговоры, в которых Хамутбей Чачба столь неудачно пытался взять на себя роль посредника.

Теперь ему предстояло ехать к убыхам, и, судя по тому, кого он взял и кого пытался взять с собой в эту поездку, он, очевидно, прекрасно понимал, насколько она важна не только для убыхов, но и для него самого, для его собственного положения в глазах нового наместника Кавказа великого князя Михаила Николаевича.

Неудача поездки к убыхам могла подорвать его и без того непрочное положение, и Хамутбей Чачба решил взять с собой к убыхам людей, преданных ему, влиятельных в Абхазии и, по тем или другим причинам, способных повлиять и на убыхов. Он взял с собой Емхаа Алгыда из Самурзакана, Гиргуала Чачбу из Абжуй и девяностолетнего Маана Каца из Бзыби, который, несмотря на свой возраст, продолжал оставаться советником владетельного князя по иностранным и вообще по всем наиболее сложным делам.

С одной стороны, казалось бы, брать с собой Маана Каца в эту поездку к убыхам было рискованно, потому что он, так же как сам владетельный князь, не раз за свою жизнь заодно с царскими генералами воевал и против цебельдинцев, и против садзов, и против убыхов, и сейчас его появление могло напомнить об этих старых и кровавых делах. Но, с другой стороны, ехать без него в этот опасный путь владетель считал еще более рискованным: дело в том, что сводная сестра Маана Каца, рожденная почти на пятьдесят лет позже него, была замужем за Хаджи Керантухом. Предполагалось, что это не только уменьшит опасность поездки, но и может помочь при переговорах.