Баграт Шинкуба - Последний из ушедших

Следующий посетитель назвал себя Мехмедбеем. На самом деле это был известный в Европе авантюрист Бандья. Этот человек, один из тех, кто следовал известному еще с античных времен девизу: «Где лучше, там и родина», именовал себя «главнокомандующим европейской армией на Кавказе».

Именно этот человек вместе с двумя другими пользовавшимися английской поддержкой европейскими авантюристами — Лапинским и Брауном — появился у владетельного князя Абхазии, убеждая его в том, что нет силы на свете, которая могла бы устоять против соединенной мощи британского льва и султанского полумесяца.

Владетельному князю было обещано все — от современного оружия до немеркнущей славы в веках. И все-таки он не поддался и тогда, и позже, когда по всему абхазскому побережью начали высаживаться турецкие войска и, вдобавок к этому, многие князья и дворяне, склонявшиеся к переходу на турецкую сторону, стали упрекать Хамутбея Чачбу в том, что он ослеп и не видит, на чьей стороне сила.

Упорство, которое проявил абхазский владетель в те трудные для него дни, объяснялось двумя главными причинами: он лучше многих других представлял себе истинную силу русских и, несмотря на все их неудачи в Крымской войне, не верил, что они ушли из Абхазии навсегда и безвозвратно. А если так, то, оставаясь верным русским, он в будущем, после войны, сохранял в составе Русской империи свое владетельное княжество, свои обширные личные земельные владения и те ежегодные десять тысяч рублей серебром, которые он уже давно привык получать из императорской казны.

Но была и вторая причина, из-за которой он проявлял упорство: он знал, что есть немало абхазцев, не одобрявших его русской ориентации, но знал и другое — после трех столетий владычества султана многие абхазцы, и, пожалуй, даже большинство, успев на своей шкуре достаточно хорошо испытать, что это такое, не одобрят и готовности отдаться под власть турок. И если против него вспыхнет из-за этого восстание, то еще вопрос, поддержат ли его турки, не найдут ли вместо него кого-нибудь другого, более для них удобного.

Изучая историю того времени, я нашел свидетельства сложности положения, в котором тогда оказался абхазский владетель, даже на страницах лондонского «Таймса», корреспондент которого писал именно в это время из Сухуми:

«Отвращение здешних абхазцев к туркам не подлежит никакому сомнению… Они не только не помогают нам, но еще и разрушили несколько мостов, которые облегчали бы наше движение, и портят везде, где могут, дороги. Высшие классы в этом народе не скрывают своего сочувствия и привязанности к России и ожидают не иначе как с ужасом вторжения турок».

Упорство, проявленное владетельным князем во время Крымской войны, было вознаграждено. Русские вернулись в Абхазию, и в первое время после их возвращения Хамутбей Чачба чувствовал себя настоящим владетелем Абхазии.

Однако кавказская война шла к концу. Шамиль пал, военные действия повсюду, кроме Западного Кавказа, утихали, и правительство царя видело все меньше смысла в дальнейшей поддержке тех владетельных князей и ханов, которые в былые времена становились на его сторону в борьбе с не покоренными еще тогда горцами. К 1862 году абхазское владетельное княжество оказалось последним на всем Кавказе. И быть может, его тогда же и упразднили бы, если бы наместник Кавказа, князь Барятинский, не написал самому царю, защищая Хамутбея Чачбу: «В преследовании князя я не вижу никакой надобности, а скорее вред. Влияние его в Абхазии на соседние племена, как мне известно, еще очень важно. Поэтому расположить этого человека к нам считаю очень полезным…»

Но с тех пор, за два года, времена переменились к худшему, и новый наместник Кавказа, великий князь Михаил Николаевич, считая, что сохранение в дальнейшем владетельного княжества Абхазии вряд ли принесет какую-нибудь новую пользу, думал только о том, как бы поскорее и понезаметнее упразднить его, чтобы даже своим названием не напоминало о какой-то былой независимости.

До Хамутбея Чачбы доходили слухи об этих планах вместе с тревожными сведениями о происходившей в России крестьянской реформе, которая неизвестно когда, как и с чего, но так или иначе начнется и здесь у него, в Абхазии. Он думал и о собственной судьбе, и о судьбе своего единственного сына Георгия, которого уже давно привык видеть в мыслях будущим владетелем Абхазии. Ему хотелось хотя бы выиграть время, хотя бы еще на несколько лет оттянуть те проектируемые новым наместником планы упразднения княжества, о которых все чаще доходили слухи.