Станислав Десятсков - Когда уходит земной полубог

Так Гренгам открыл путь к Ништадтскому миру. Пётр I высоко оценил заслуги героев Гренгама. Как и после Гангута, были выбиты золотые и серебряные медали для участников баталии с поучительной надписью: «Прилежание и храбрость превосходят силу!» Михайло Голицын получил от царя в «знак воинского труда» именную шпагу, а за «добрую команду» — трость, осыпанную алмазами. За взятие пушек из казны на награды было особо отпущено девять тысяч рублей золотом. А в Санкт-Петербург доставили сотни раненых. Среди чих был и полковник Роман Корнев, переменивший в этой баталии доброго коня на галерную скампавею.

Старая истина гласит, что войну начать куда легче, чем достойно её закончить. На памяти Петра было уже два мирных договора — Константинопольский 1700 года и Прутский 1711 года. Для заключения первого победного мира понадобилось четыре года переговоров, для подписания второго, после прутской незадачи, всего три дня. Так что Пётр мог сравнивать и понимал, что победный мир приносят не только виктории армии и флота, но упорство и искусство в ведении переговоров. В этом царь и его дипломаты оказались на высоте. Стараниями таких послов, как князь Куракин в Лондоне и Гааге, Василий Лукич Долгорукий в Париже и Копенгагене и Павел Петрович Ягужинский в Вене, система Стэнгопа, направленная против России, развалилась.

В Швеции поняли, что рассчитывать на заступничество великих держав далее бесполезно. Приходилось вернуться к идее Герца — начать прямые переговоры с царём Петром. Явившийся в Петербург шведский генерал-адъютант фон Виртемберг не только объявил о вступлении на королевский престол в Стокгольме гессенского принца Фридриха, но заодно и прямо осведомился о мирных намерениях России. Пётр ответил, что он, как никто другой, склонен к восстановлению мира и древней дружбы между Россией и Швецией. После Гренгама в Стокгольм был отправлен ответный царёв посланец генерал-адъютант Александр Румянцев. Шведская шея после последней виктории и впрямь легче гнуться стала! Король Фредерик I сам объявил Румянцеву, что желает начать прямые мирные переговоры с Россией. Местом для переговоров шведы предложили сначала тогдашнюю столицу Финляндии Або. Но поскольку там стоял русский галерный флот и полки Голицына, Пётр I для спокойствия мирного конгресса, дабы дипломатов не смущали солдатские барабаны, выбрал маленький финский городок Ништадт, куда и съехались в апреле 1721 года шведские и русские представители.

Шведскую депутацию возглавлял, бывший подручный казнённого Герца граф Лилиекштедт. Министрами с русской стороны были определены Петром его старые посланцы на Аландском конгрессе — генерал Брюс и Андрей Иванович Остерман. Хотя Остерман и получил для особого почёта чин тайного советника, но главной скрипкой в российской депутации являлся на сей раз не он, а Яков Виллимович Брюс, получивший царскую инструкцию: держаться твёрдо и ни от одной требуемой провинции — Ингрии, Карелии с Выборгом, Эстляндии и Лифляндии — не отступать. Генерал-фельдцейхмейстер поручение царя выполнял неукоснительно. Да и шведы стали после Гренгама куда как уступчивей. Правда, поначалу они объявили, что «скорее согласятся отрубить себе руки, чем подписать такой мирный договор». Но Брюс на их слёзный вопль ответил жёстко: без Лифляндии и Выборга царское величество мира не заключит, а Швеции будет довольно получить обратно одну Финляндию. После этого шведы «сильно стояли» только за Выборг, поскольку он — ключ ко всей Финляндии, а из Эстляндии требовали вернуть только Пернов и остров Эзель. Но Брюс, зная, что и в 1721 году английский флот не смог помешать высадке нового русского десанта на шведском побережье залива Ботникус, остался непреклонен. «Выкиньте из головы всё это! — сухо заявил он. — Пернов принадлежит Эстляндии, где нам соседа иметь вовсе не нужно; а Выборга отдать вам нельзя».

В этот момент Пётр пустил в ход и дипломатию династическую.

27 июня 1721 года в день, когда отмечалась очередная годовщина Полтавской виктории, в Санкт-Петербург въехал со своей свитой второй претендент на шведский престол — герцог голштинский Карл Фридрих. У голштинца как сына старшей сестры покойного Карла. XII было куда более прав на корону Швеции, нежели у его соперники, принца гессенского Фридриха, в жилах которого не было ни капли крови славной шведской династии Ваза. И хотя на шведский престол сел гессенец, в Стокгольме имелась и сильная партия сторонников последнего. Ваза (хотя бы и по женской линии), и шведские уполномоченные и их хозяева — король Фредерик и королева Ульрика-Элеонора — об этом прекрасно знали.