Константин Федин - Костер

— Да чтой-то ты задумала, невестушка! — всплеснула руками Мавра, стараясь за удивлением спрятать свою радость.

Тут выручил ее Прокоп. Ему было все равно, уедет или не уедет веригийская невестка, но он разинул рот от неожиданности, что сидит в гостях у молодых. А так как стаканчик уже сделал свое дело и к тому же Прокоп твердо знал, как вести себя на свадьбах, то он и хватил пастушьим голосом — «горько!». Его сперва никто не поддержал, он опомнился и стал заглаживать свою торопливость сравненьем прошлого с настоящим. Выходило, что до революции справляли серебряные и золотые свадьбы больше лавочники да разве еще попы — у них-то вволю было и серебра и золота! Но насчет лавочников не могла согласиться Лидия. Поспорив, она сама принялась выкликать — «горько», так что Матвей и обрадованный шумом Антон не удержались, стали ей вторить, а с ними затрубил опять и веселый Прокоп, точно рогом.

— Что ж, Илья Антоныч, нам, чай, не впервой! — не то спросила мужа, не то решила за него Мавра.

Они встали, поцеловались. Она хотела сказать мужу спасибо на всем, что он ей дал за жизнь хорошего, но загорячилась, растроганно-спеша выговорила:

— А плохого не видала, вот как перед истинным!

К ней тянулись чокнуться. Она одним духом выпила стопку и, вытирая глаза, отошла к печке.

С минуты этой как-то все начали поторапливаться и с едою и с разговором. Чинность нарушилась разногласием между Прокопом и хозяином. Пастух предложил, в уваженье к обычаю, обмыть Чернавке копыта, на что Илья сказал, что положено пить за гостей, а копыта обмывать новокупке — за этим надо идти к тому, у кого корова куплена. Прокоп совсем не прочь был выпить за гостей (сам ведь сидел в гостях), но не уступал и копыт. «До продавца далеко, — возражал он, — а покупатель за столом».

Чтобы не давать огоньку загаснуть, капнула маслица Лидия:

— Ведь как было дело? Рассчитался Степан Антоныч за Чернаву, по доверию братца, копеечка в копеечку. Заговорил о литках. А хозяин, который продал-то, приятель моему Степану, и слышать не хочет: «Кто, говорит, купил, тот, говорит, со мной и литки выпьет». — «Да-ть покупатель — он в Коржиках», — говорит мой-то. «А мне, говорит, все одно, где он. Ты, говорит, мне только деньги передал, за это литки не пьются». Так и отбоярился, не выставил ни пол-литра.

— А я про что? — воскликнул Прокоп. — Рази можно без литков? Спрыснем новокупку, а ты, голуба, отвезешь поклон прежнему хозяину, скажешь, выпили, дескать, Веригины за его здравие, благодарствуют, дескать, за продажу. В хорошие, скажешь, руки скотина попала. Чтобы он не раскаялся, что продал. Она новым хозяевам ко двору и придется.

Мавра как услышала, к чему ведет Прокоп, сразу взяла его сторону. Чтобы корова пришлась ко двору — да не пропустить стаканчика? Какой может быть разговор! Но Лидия отозвалась по-другому.

— Чегой-то ради буду я развозить поклоны, — остро глянула она на Прокопа. — Мне со Степан Антонычем за все за наши труды, за старанье наше, не то что почета, спасиба по-людски не сказали.

— Ой, милая! — с горечью и укором вздохнула Мавра.

— Зачем зря говорить, — сказал Илья. — Степан мне брат, по нему и ты, Лида Харитоновна, нам родня. Мы с хозяйкой обоих вас почитаем и желаем выпить раньше всего за твое здоровье. Благодарствуй за услугу, что просьбу нашу большую выполнила со Степаном. Приедешь домой, низкий передавай поклон. А мы в долгу не останемся.

Лидия во время речи не шелохнулась, а когда Илья протянул к ней свой стаканчик, поднялась ответила на поклон и медленно развернула свободную руку, остановив ее так, точно вот-вот подарила бы словечком, да уж ладно, мол, лучше промолчать пропустить глазки.

Кто за кого пил от души, кто за кого для виду, но хозяйка выставила новую бутылку, а хозяин, потеряв глазомер, щедро окропил вином скатерть. Для Матвея, как хорошего шофера, выпивка была не в привычку. Чтоб угостить Антона, он откупорил привезенный в подарок портвейн и пристроился к братишке.

Хозяин с Прокопом настоящими выпивохами не были по болезни. Перед ужином Илья принял ложечку соды, и пастух попросил его поделиться снадобьем.

— Мы с Ильей Антонычем, — объяснил он, — одной бригады. — Он — ох, и я с ним — ох-ох! Сам-то я ничего, в силе, а нутро у меня крутит дюже.

Но болезни болезнями, а взявшись пить, они друг другу уступать не хотели. После здравицы за Лидию пир достиг черты, с которой идти ему было либо вширь, либо на спад, как половодью, поднявшемуся до красной отметины на мерке — либо дальше в разлив, либо назад, на межень. У Ильи отлегло было от сердца, когда перестали говорить о корове. Он все побаивался, не зашел бы спор о цене. Если решат, что дал много, стало быть, у него мошна толста, не считает он денежек, а скажут — купил дешево, значит, по цене и скотина, дороже не стоит. Но едва отпустили его клещи этих опасений, как Мавра подала жареное, приговаривая: