Константин Федин - Костер

В «Первых радостях» была Россия устоявшегося, хотя и загнивающего порядка, четко разделенная на социальные перегородки. В «Необыкновенном лете» страна представала разворошенной, разрушенной, переиначенной. Теперь предстояло показать новых людей, измененных или уже рожденных новой эпохой, новыми отношениями. Мало того, показать в них невиданную сплоченность, которая стала на пути гитлеровской военной машины.

И еще одно важное отличие. И «Первые радости», и «Необыкновенное лето» связаны единством времени и места действия. Лишь немногие страницы второго романа не относятся к саратовским событиям. События же «Костра» происходят в Москве, на Смоленщине и на восточном берегу Крыма, в Туле, Бресте, Ясной Поляне, Подмосковье.

Что сталось, что происходило с героями за два с лишним десятилетия, прошедших со времени действия «Необыкновенного лета»? Без ответа на этот вопрос было не обойтись! Потому «Костер» — это роман отступлений в прошлое, роман воспоминаний, этим во многом определяется форма его композиции, воспоминания здесь как бы образуют особый сюжет, они дополняют и развивают друг друга, спорят меж собою. Вспоминают все. Извеков обращается памятью к 1921 году, к эпизоду борьбы с бандитами и — трудной для него встрече с Рагозиным в середине 30-х годов, отношениям с женой, редко бывающей дома, и — ушедшей из жизни матери.

Аночка вспоминает о Кирилле, дочери, и — о случайной встрече с «жуиром» Цветухиным.

О романе с хорошенькой Юлией Павловной, закончившемся разрывом с семьей и женитьбой на этой прелестной хищнице, со все большей грустью и озлоблением к своему положению вспоминает Пастухов.

Даже семнадцатилетняя Надя Извекова и та — вспоминает Яснополянскую школу, где довелось ей учиться, маму, отца, подруг… Да, «Костер» — роман отступлений в прошлое, чем достигается его особого рода эпичность, рожденная не расширением, а углублением изображаемого, постоянным «бурением» колодцев памяти.

Ибо — новое-то новое, но не на пустом месте. И недаром вконец, казалось бы, растерявший себя к старости Пастухов находит опору в яснополянской святыне.

Так, вместе с памятью, навстречу надвигающейся темной силе фашистского нашествия, оживает и возникает новая тема, новая не только в трилогии, но в романистике писателя в целом — тема патриотизма, во многом определившая пафос романа «Костер».

Костер, пожар народной войны — не без явного влияния русского гения, на что прямо указывает сам автор, — вот что, оказывается, вставало в центр его дум и чувств, а подлинным героем произведения должен был стать народ.

«Костер» замышлялся и начинался как произведение большого эпического замаха. Уже то, что известная нам, весьма объемная часть романа явно лишь экспозиция к основным его событиям, говорит о грандиозности замысла. И особое место в нем принадлежало молодым людям — незнакомым читателю носителям знакомых фамилий: Пастухов, Парабукин, Рагозин, Извекова.

Были отцы, теперь, к роковому 1941-му, выросли их дети. В каких отношениях они с родителями?

Константин Федин рисует отчаянное непонимание, доходящее до прямого разлада отца и сына Рагозиных. Впрочем, разлад их при всем том не носит характера разрыва. Их споры об искусстве, в которых оба отказываются понимать друг друга и в которых они «все одно поругаются», по словам Рагозина-старшего, — это все-таки борьба мнений, а не полный душевный разрыв, как то произошло у Пастуховых по вине отца, оставившего сына с матерью ради новой жены. Драма Алексея Пастухова раскрывается писателем, по меньшей мере, в двух планах. Страдания сына, преданного, обманутого в сыновних чувствах, сыновней гордости, — это, по Федину, одна из тех «бытовых» драм, которые откладывают сильнейший отпечаток на личность, или унижая ее или — в данном случае — укрепляя ее самостоятельность, ее нравственные устои.

Другая, более скрытая и индивидуальная драма проистекает из непреходящей любви Алеши к отцу и гордости его талантом. Тем горше растущее разочарование в отце. Выразительна следующая деталь. Навестивший Александра Владимировича на третий день войны сын недоумевает, какими праздничными приготовлениями поглощена жена отца и прислуга. И, вспомнив, что 25 июня — день рождения отца, усмехается: «Цельный все-таки характер — мой папаша!»

Характер Алексея Пастухова, лишь намеченный в первой книге, должен был развернуться в боевой обстановке. В его пылкой чистоте, его максимализме в отношениях с людьми, в его интеллигентности видится много типичных черт того поколения, которое первым было сформировано Советской властью, поколения, принявшего на себя самый страшный удар фашистского нашествия. Редкие из него воротились с Победой. Алексей Пастухов — не исключение. По замыслу писателя он погибал. И не только он. Роман «Костер» был посвящен суровому времени, и Константин Федин не собирался смягчать трагедию войны. Судьбу Алексея должен был разделить молодой художник Иван Рагозин.