Константин Федин - Костер

Пастухов глядел на их выстриженные затылки, на малиновые раковины ушей, большие покатые плечи шинелей, вылинявших, как осенние мхи, и сердце его билось ясно слышными ударами, точно набирая в запас силы.

Мария Петровна терла глаза непросыхающим своим платочком. Когда последний боец вошел в дом, она тоже посмотрела ему вслед.

— А вот их не учат закрывать за собой двери, — сказала она не порицающе, а как бы виновато и детски всхлипнула. — Вы не знаете, как больно видеть сейчас посетителей. Вас особенно почему-то. Извините.

Грузовики один за другим завели моторы, чтобы подъехать к крыльцу задними, откинутыми бортами кузовов.

Пастухов наклонился к Марии Петровне и постарался перекричать шум:

— Спасибо вам за все!

— Ах, зачем вы это, что вы;— вскрикнула она в ответ, — вам спасибо! — И обеими горячими ладонями обхватила его руку.

Пастухов пошел к той аллее, на которой простился с Алешей. Моторы перестали трещать, и тотчас долетел до него перепуганный возглас Марии Петровны:

— Клумба! Зачем же вы наехали на клумбу!

Наверно, шоферский невозмутимый голос отозвался ей вразумляюще:

— Чудило-человек! Ты посмотри, что на шоссе творится. Клумба!..

Пастухов пошел к той аллее, на которой простился с Алешей. По дороге между садов с неожившими после лютых предвоенных зим яблонями.

Ему казалось, душа его успокаивается. Она могла бы испепелиться от тревог этого утра. Но, хотя ему представлялось, что все утро было для него трагичным, он не испытывал страдания. Наоборот, чем дальше позади оставался усадебный дом, тем прозрачнее становились его чувства, соединяясь с душистой прохладной осенью в ее многоцветно-металлических красках. Он думал, как много на свете хороших людей и что, наверно, только хорошие люди будут решать судьбу событий. Что, как ни страшны эти события, хорошие люди их не страшатся, а ведь очень вероятно, что самое главное в жизни — ничего не страшиться.

Ему виделся Алеша, бегущий с прижатыми к бокам локтями, виделись сгрудившиеся в рой красноармейцы, и похожий на цыгана мужичок, и Настюша с башмаками на веревочке через плечо. Он даже сожалел, что сам не такой же хороший, как они все, и особенно сожалел, почему он не такой, как человек, явившийся его фантазии в лесу и в комнате под сводами. Но сожаление не причиняло ему никакой муки — оно было непрестанным током раздумий, бежавшим в мозгу по привычке о чем-нибудь думать. Он нечаянно вынул из кармана комок бумаги и не сразу понял, что это такое, но, вспомнив, бросил бумагу далеко прочь. Невольно следя за ее полетом, он заметил прибитую к высокому стволу липы дощечку, стрелкой отточенную с одного края. Он подошел ближе и прочитал:

«К могиле».

Он стоял на повороте дороги от садов к лесному участку. Он знал, что имя этому лесу — Старый Заказ, знал, что пойдет сюда и почему надо пойти.

Но ему захотелось вернуться. Он будто испугался возврата потрясений, от которых только что опомнился. Он ждал, что особая встреча, предстоявшая ему в Старом Заказе, произойдет в каком-то лирическом строе — может быть, грустно, задумчиво, но музыкально и не нарушит ясности осеннего мира, спустившегося на его душу. Его встретила дощатая, топором сработанная вывеска на липе, и он ненавистно от нее отвернулся.

И все-таки он не уходил. Он увидел, что будет с ним, когда он покинет Ясную Поляну. Легко будет врать кому угодно, что он преклонил главу там, где это положено делать. Но кто поверит правде, что он постоял на меже Старого Заказа, повернулся и уехал домой! Он не турист, и нет нужды перед кем-то отвечать — выполнил он маршрут путеводителя или нет. Но перед собой он ответит. Это преступление — не отдать долг праху, к которому пришел.

Пастухов встряхнулся и овладел собой. Его мысли приобрели афористический характер, свойственный тем мгновениям, когда он в чем-нибудь себя убеждал.

— Прах — тот же дух, раз без него не существует духа, — сказал он. Ему понравилась фраза, и сейчас же выложилась в голове другая: — Пойду просить прощения, что я не такой, каким мне хочется быть.

И он пошел в Старый Заказ.

Он шел и чувствовал себя опять яснее, легче и даже спросил себя с обычной пастуховской улыбкой на серьезном лице:

— Интересно, между прочим, Александр Владимирович, где вы сегодня будете кушать?..

Роман не дописан вследствие смерти писателя. О некоторых линиях развития сюжета и о судьбах героев, можно узнать из послесловия.