Юрий Сергеев - Княжий остров

— Скорей бы, руки чешутся.

Они плотно пообедали, и Егор призадумался. Оставалась всего банка тушенки и полбулки московского хлеба. Далеко на таком харче не убежишь. Он развернул карту и долго елозил по ней пальцем.

— Километрах в пяти небольшой лесной хуторок, надо подхарчиться в нем, — озабоченно проговорил Николаю.

— Выпросим, что они, не люди?

— Лишь бы немцев не было. Мне нельзя идти, буду тебя прикрывать. Пойдешь ночью… если там немцы, сразу назад, не нарывайся, пропадем ни за грош.

— Ясно, что я, жить не хочу, по-твоему? Меня вон в Барском на Вологодчине плуг ждет не дождется, землю пахать.

* * *

Запыхавшийся солдат вернулся от хутора к лесу. Протянул Быкову пяток вареных картошек и ковригу хлеба.

— Вот и все, боле у них ничего нет, сами голодают.

— Хватит пока, пошли. Тут попутная дорога на карте, будем по ней двигать до утра, а там переднюем.

— Ох и молодайка же там, как лампу засветила, меня аж морозцем пробрало, чуть не остался насовсем, — промолвил Селянинов.

— Жена-то есть у тебя?

— Куда там, не успел еще обзавестись. Целовался всего два раза. У нас девки строгие, самостоятельные. Без свадьбы не подпущают. Ага!

— Ага…

— Ты, как навроде, смеешься надо мной?

— Чё смеяться, хоть плачь. Такой парняга, детей небось мог кучу нарожать, а тут война. Сколько полегло нецелованных, ведь сам рассказывал. Беда-а…

— Это точно… У батяни мово шестеро ребят и шестеро девок, все на подбор. Братаны на гармонях как врежут, а сеструхи как запоют… аж помирать неохота… Голосистая семья, насквозь музыкальная. Чё только в избе нету! И мандолины, и балалайки, и три гармони особого строя… Весело! И деды такими были. Все работы с песней!

— Ничего, отвоюемся, и возьмешься батю догонять.

— А чё, мило дело. Настюха моя крепкая деваха, нарожает хоть взвод.

Под ногами бежала торная дорога, вокруг непроглядная темь. Небо затянуто плотными серыми облаками. К лагерю вышли на третий день. Расположен он был на чистом месте, в издальке от леса. Обнесен двумя рядами колючей проволоки, по углам вышки с пулеметами.

— Все немецким чин чинарем устроено, — проговорил сержант, разглядывая из кустов лагерную диспозицию, — сколько же нашева брата там?

— Более шести тысяч.

— А ты откуда знаешь?

— Я даже знаю, где бабушка жила у коменданта лагеря Крюгера.

— Ясно… Чё будем делать? На пулеметы попрем? Чё ты там потерял, в этом лагере?

— Много будешь знать, скоро состаришься, и Настюха за молодого смыганет замуж.

— Не пужай… Верная она мне, хоть десять лет станет ждать.

— Та-ак… Микола. Теперь твоя очередь меня прикрывать. Вроде бы хвалился, что стреляешь метко?

— Ага…

— Посмотрим… — Егор вынул из вещмешка, развернул тряпку и установил на СВТ оптический прицел.

— Ты поглянь! Знатная штука, прицельная!

— Ага-а, — рассмеялся Егор.

— Ну-у, тут все обставлено сурьезно, — гомонил Николай, разглядывая через прицел округу.

— Чудо еэвэтэшка, со снайперским прицелом и секретным глушителем. Приказано ни при каких обстоятельствах врагу его не отдавать. — Он вынул из кармана и навернул на ствол глушитель.

— Вот это игрушка! И патронов вдоволь. Ну-у, теперь живем! Ага?

— Ложись и смотри через прицел на левую крайнюю вышку с пулеметчиком.

— Ну, вижу… хоть прям счас ему горазд вмазать в лоб.

— Погоди, успеется. Стрелять будешь ночью, когда в лагере суматоха поднимется, гляди не смажь, дело погубишь. Я все решил по-другому исполнить… проще. Я буду пробираться изнутри у той вышки с одним человеком. Бить станешь метров с полета из темноты. От прожекторов светло. Если удастся сразу снять пулеметчика, попробуй и остальных срезать, а потом гаси прожектора. Целиться я тебя научу через оптику.

— Не надо. Сказано, что ворошиловский стрелок. Я эту штуку как пять пальцев знаю, приходилось на стрельбищах учить… Только бы патрон не перекосило, СВТ капризная барышня,

— В этой не перекосит, я подточил что надо.

— Ага. Как же ты в лагерь-то угодишь?

— На метле. Смотри и ничему не удивляйся. Все оружие оставляю тебе, там возможен обыск.

— Чё, гольем пойдешь?

— Поведут.

Они лежали до самого вечера и наблюдали. Прогнали колонну военнопленных, потом другую. Пропылили несколько машин из лагеря. Перед самой темнотой из ворот вышли двое полицейских с карабинами и направились к ближайшей деревеньке.

— Все, браток, пора, — поднялся Егор. — Пошел им сдаваться. Не бойся, это наши люди. Не подведи.