Андрей Караулов - Русский ад. Книга первая

— Где ж ей быть, па, как не в холодильнике?

По улыбке, вдруг осветившей ее лицо, Петраков понял, что Катя ужасно любит отца.

«Клюквой» оказалась водка, настоянная на ягодах.

— А вот, возвращаясь к Горбачеву, другой пример, — неторопливо продолжил Петраков.

Ему очень хотелось поговорить, причем по душам, совершенно открыто, да и обед обещал быть знатным: на костре во дворе, рядом с большой белой собакой, спавшей, похоже, с самого утра, в огромной, похожей на ведро, кастрюльке варилась уха. Рыбка лежала рядом, на столике, — Катюха вот-вот бросит ее в кастрюльку.

— 86-й, Иван Михайлович, — продолжал Петраков. — Целиноград. Доказываем Горбачеву: если хлеб стоит 12 копеек батон, селянин будет кормить скотину хлебом; силос и комбикорма в два раза дороже.

Но хлеб-то мы за доллары покупаем в Канаде! До того дошла страна, что уходит на зерно миллиард долларов. В год! И Яковлев, помню, Александр Николаевич вписал Горбачеву в доклад небольшой, аргументированный абзац: цены надо поднять на шесть копеек за булку!

Михаил Сергеевич — у микрофона, народ его приветствует, перестройка, про шесть копеек — ни гу-гу.

Исчез абзац, будто корова слизала!

Мы — к Горбачеву. Как так, Михаил Сергеевич?! Народ в деревнях скотину хлебом кормит, а мы — миллиард за зерно!

Молчит Горбачев. Вроде как нас не слышит. Яковлев наступает, я наступаю… И вдруг Раиса Максимовна… она всегда как бы выпевала слова: А-александр Николаевич, Нико-о-лай Яковлевич… не может же Михаил Сергеевич войти в историю… как Генеральный секретарь, который повысил цены на хлеб…

— Во баба! — вырвалось у Чуприянова. — Нельзя ж стране жить женским умом!

Петраков согласно кивнул головой и подождал, пока Чуприянов нальет рюмки.

«Клюква» сверкала как сверкают на солнце рубины.

— Ну что ж… — Чуприянов разлил водку. — Понеслись, выходит? Я, Николай Яковлевич, приказал Катюхе на закуску всегда подавать горячую картошечку. Чтоб помнили все, кто мы и откуда, из каких краев…

Чуприянов улыбнулся — широко, по-русски…

— Я думаю, Андропов судил о Горбачеве исключительно по Раисе Максимовне, — продолжал Петраков, отправив в рот сразу несколько рыжиков. — Глядел на нее и думал — вот она, новая, нормальная Россия! Умнейшая женщина, между прочим. А Андропов замкнут, скрывает от всех одиночество, если улыбается — то через силу, как-то вымученно, от одиночества сочиняет стихи… — заметил Петраков. — Вы читали его стихи?

— Где? Где бы я их читал?

— Ледяное одиночество, — Петраков потянулся за солеными огурцами.

— Так вот кому, значит, мы всем обязаны! Раисе Максимовне…

Чуприянов любил разговоры о политике, но когда речь заходила наконец о политике, у него сразу пропадал аппетит.

— Михаилом Сергеевичем — безусловно, — подхватил Петраков. — А Горбачев в какой-то момент просто сорвался с резьбы и вертелся уже сам по себе… Ну а картошка — это великолепно, Иван Михайлович, — поддержал его Петра ков. — Я, например, без драников жить не могу! Но только на сметане, не на масле!

Ничто так не сокращает жизнь, как ожидание первой рюмки.

— Ваше здоровье, Иван Михайлович!

— Ваше! — с удовольствием откликнулся Чуприянов.

«Клюква» прошла божественно.

Катя действительно принесла тарелку с дымящейся картошкой, присыпанной какой-то травкой.

— Мыкогдапитьсадимся, такоеощущение, чтонапоминкахсидим… — вдруг сказал Чуприянов. — Я о своих, о красноярских. Саша Кузнецов, Герой Соцтруда, Гуполов — ракетчик, Трушевич. Руководящий состав. Мы сто лет знаем друг друга и знаем цену друг друга. Пьем сейчас молча, потому как все слова уже сказаны. Вот Ельцин, — да? Правит так, будто саблей рубит. Так он и рынок ввел. Будто саблей.

— Родина — это те, кто вокруг нас, Иван Михайлович… — Петраков потянулся за огурчиком и с удовольствием закусил. — Родина — это те, кто вокруг нас, — повторил он, — все остальное, Иван Михайлович, либо легенды, либо фантазии.

— И что? — насторожился Чуприянов.

— Те, кто выскочил вперед, приведут тех, кто похож на них. Умный — умных. Дебил — дебилов. Если некто Беляев, друг Чубайса, в Питере объекты ЖКХ (их сотни) приватизирует по телефонному справочнику… не по здравому смыслу, по телефонной книге… это о чем говорит?..

— Да… — задумался Чуприянов. — Страшные вещи… говорите… — И он потянулся за рюмкой.

— С кооперативов все началось, — усмехнулся Петраков. — Страну-то… а, Иван Михайлович, дорогой мой человек, разве не директоры развалили? Нет? Что вы на это скажете?