Михаил Старицкий - Червоный дьявол

— Так вот, как и мы, — заговорил неохотно самый молодой из сторожей, — только плащ на нем огненный, как жар, в глазах искры вспыхивают, у коня огонь из ноздрей валит.

Тихий шум, раздавшийся у входа, прервал его слова.

Глаза пана Лоя сделались сразу круглыми, как у совы, багровые щеки побледнели, взор стал неподвижен.

— Слышали? — спросил он.

— Слышали! — послышался тихий ответ.

Несколько минут продолжалась полная тишина.

— Гм, — откашлялся наконец громко пан Лой, поправляясь на лавке, — верно, собака шляется, их тут… — но пан Лой не договорил: на деревянном мосту явственно раздался звук тяжелых шагов.

— Шаги! — едва выговорил дрожащим, голосом молодой вартовой.

Шаги раздались еще явственнее, но на мосту не было видно никого.

— Идет! — прошептал другой, хватаясь за мушкет.

— Ок… ок… ликни… — едва смог выговорить пан Лой.

— Кто идет? — крикнул несмело молодой вартовой.

Ответа не последовало.

— Гасло! — крикнул громко другой.

И вдруг среди полной тишины послышалось явственно и громко: «Червоный дьявол!»— и красная, как огонь, фигура выросла в башенных воротах.

Не крик, а какой-то сдавленный вопль огласил своды. И, словно рассыпавшиеся клубки, бросились все бежать. Пан Лой так и брыкнул оземь: ужас, охвативший его, окаменил его коротенькие ножки, и пан Лой покатился тут же под ноги своих вартовых. Два из них споткнулись на тучное тело пана хорунжего и упали сверху, остальные запутались в куче и растянулись тут же. Тяжелая дубовая скамья, освободившись от своей тяжести, высоко поднялась в воздух и с грохотом полетела на сбившихся распластанных людей.

Красная фигура беспрепятственно прошла под башенными сводами и вступила на замковый двор.

В замке все уже было тихо и спокойно. С внутренней стороны стены тянулся ряд пристроек; у каждой городни особая комора, куда на случай осады строившие ее горожане имели право прятать свои пожитки.

Это был совершенно особый маленький городок. Направо и налево тянулись конюшни и склады оружия и пороха. Пана воеводу Мартын знал отчасти и в замке бывал часто, так что отыскать дорогу к воеводскому будынку оказалось для него нетрудным. Все еще не спуская с головы красного капюшона, двинулся он вперед. Вот он минул длинный сарай — шопу, где стояли дила; [24] Пушки. вот лазни, [25] Бани. клети, пекарни; Мартын минул и их и вышел на самую середину замковой площади. Здесь в большом беспорядке теснилось множество маленьких десятичных домиков. Вот направо возвышается славный каменный дом Печерского Монастыря, а недалеко подле него дом богатых земян Горностаевых; вон где и знакомые церкви с зелеными куполами и золотыми крестами наверху, а вон где, в конце замка, почти подле самой Драбской брамы, виднеется шпиль костела. Наконец Мартын остановился перед самым большим и богатым домом, домом пана подвоеводия киевского.

Среди дома выдвигалось просторное и высокое крыльцо. Дом был белый, каменный, с красной черепичной крышей. Большие окна закрыты были расписными оконницами, но из-под двух из них смело и дерзко выглядывали яркие полосы света, как бы говоря всем проходящим, что в этом вышнем городе власти войта конец. Мартын вошел на крыльцо и, вступивши в сени, повернул налево. Дверь не была заперта; осторожно отворил ее Мартын и вошел в светлицу.

В светлице было темно, только из полуоткрытой двери в соседнюю комнату широкой полосой падал свет и освещал часть светлицы. Мартын заметил мимоходом богатое убранство и дорогие ковры. Поспешно прошел Мартын дальше и остановился в нерешительности на пороге. Пан воевода не заметил его. Он сидел за большим столом, покрытым темным ковром, в высоком кожаном кресле. На столе в неуклюжих медных шандалах горели желтые восковые свечи и освещали большую пожелтевшую книгу, раскрытую перед воеводой, и его склоненное лицо. В волосах воеводы, щеголевато завитых и надушенных, просвечивала седина, тщательно закрашиваемая его парикмахером; на желтых дряблых щеках лежал слой нежного румянца, усы были нафабрены, подкручены и накрашены. Вообще все лицо воеводы представляло довольно жалкое и комичное соединение изнеженной, изношенной старости и нежных юношеских цветов. На пухлом, холеном теле его красовался аксамитный домашний кафтанчик на дорогом меху; ноги тонули в медвежьей шкуре. Пан воевода был до такой степени увлечен своим чтеньем, что решительно не слыхал шума, произведенного приходом Мартына. Да и было чем увлечься! Несмотря на седые пряди, пробивавшиеся среди подкрашенных кудрей воеводы, сердце его ни за что не хотело остывать, а так как пан воевода был вдов по второй жене, то ему захотелось испытать и в третий раз семейного счастья, и услужливый амур, как на зло, подсунул под его потухающие очи молодую вдовушку, пышную, как спелая вишня, — княгиню Крашковскую. «Все бы ничего, и княгиня была б без особых трудов весьма благосклонна, если б не особая старость, которая так вот и повисла здесь на карку, — ударил себя воевода по затылку. — Эх, если бы хоть десяток с плеч! Не хизувалась бы она! Сама б ползала у подвоеводских ног!» Однако на всякий замок можно и отвертку отыскать. Так и теперь, перед паном воеводой лежала не простая книга, а учебник волшебства, в котором собраны были все заговоры, камни и травы, которыми можно было и очаровать, и околдовать, и главное, чего и искал пан подвоеводий киевский, молодость возвратить. Книгу эту за большую цену купил пан подвоевода у приезжего московского чародея и теперь упивался ею в ночной тишине.