Михаил Петрович Старицкий
Вареники
Был конец февраля. Село Качки, занесенное снегом, оттаивало понемногу под дыханием мягкого южного ветра. С соломенных крыш, одетых в остеклившуюся белую броню, сбегала по сосулькам вода. По небу неслись светло‑желтоватые клочья, в сыром воздухе уже пахло весной.
За селом, возле водяной мельницы, стояло несколько подвод. Из мельницы доносился крупный разговор с перебранками. Двое односельчан, один в сивой шапке, а другой в картузе, сидели равнодушно на завалинке и, смакуя коротенькие трубочки, молча следили, как из проруба вырывалась с шумом пенистая вода и медленно вращала колесо, дробясь на противоположном конце его в целый дождь радужных сверкающих капель.
У самой двери, облокотясь о косяк, стояла, подперши рукой голову, не молодая уже, но сохранившая остатки прежней красоты женщина. Нужда и горе положили на лице ее печать какой‑то пришибленной и тупой покорности.
Появился хозяин мельницы, Шлема, в длинном сюртуке, припудренный сильно мукой, и, почесав азартно бороду, крикнул по направлению к подводам:
— Пане сотский, несите ваши мешки!
— А когда же дождусь я? — робко запротестовала женщина. — Ведь и то, почитай, с утра стою, а у меня в хате деток четверо, сирот; некому‑то и присмотреть за ними.
— Что же ты, баба, хочешь, чтобы я ради тебя пропустил старшину или сотского?
— Да у меня ж только полмешочка пшеницы да гречки полмерочки, духом бы смололи.
— Духом? — прижмурил правый глаз жид. — Какая ты разумная! А после твоей гречки чисть камень? Сказано — баба! Не понимает, что такое гречка, а что начальство!!
Сотский в это время взвалил на плечи два огромных мешка, и, влезая в двери, оттолкнул бедную женщину.
Она отошла на дорогу и остановилась среди лужи, погрузив в воду свои босые, потрескавшиеся красные ноги.
Стоит Софрониха в воде и не чувствует ее резкого, жгучего холода, а в голове у нее мелькает, как детки просили маму поскорее вернуться, как она обещала им к обеду сварить гречаные вареники. А вот и обед прошел, и полудник, а они, голодные, сидят в нетопленой хате да ждут… Хотя бы им, борони боже, не приключилось какой беды!
— Намерзнется Софрониха, — заметила сивая шапка с завалинки, — особенно если простоит до вечера.
— Одубеет, — лаконически ответил картуз.
— Звисно — вдова, — философски закончила шапка, сплюнувши в сторону и передвинувши люльку во рту.
В это время из переулка раздалось шлепанье конских копыт и на саночках выехал прямо на вдову сам старшина. Она посторонилась, но старшина все‑таки счел долгом выругаться.
— Ишь, стоит на дороге, — не видишь разве начальства?
— Выбачайте, — извинялась, низко кланяясь, вдова.
— Чего стоишь? Зачем пришла? — допытывался старшина, поворачивая к мельнице лошадь.
— Да принесла на помол полмешочка пшеницы да полмерочки гречки, — докладывала Софрониха, шагая за санками старшины.
— Гречки? — изумился последний, вытаращивая на нее глаза. — Да где бы ты могла раздобыть гречки? В прошлом году она вся на пне погорела.
— У меня, пане голова, еще позаторишняя осталась, — улыбнулась самодовольно вдова, — славная гречка, сухая, зерно в зерно, деткам берегла на масляницу, вареничками гречаными побаловать.
— Скажите на милость, какие нежности! — осклабился старшина. — Да у меня самого, на что уж начальство, а и то таких вареников не будет: негде гречаного борошна достать, хоть село запали!
Он встал, почесал с досадой за ухом и начал привязывать к плетню лошадь. Мужики, завидя его, с завалинки поднялись и пошли в мельницу.
— Так, так! — продолжал ворчать старшина. — А гречаные вареники — это первая вещь на свете, после горилки, конечно, — поправился он и пошел было к мельнице, но потом вдруг остановился.
— А подойди‑ка сюда, подойди, — поманил он вдову. — Покажи твою гречку.
Покачиваясь почтительно, подошла Софрониха к завалинке, взяла небольшой мешочек и поднесла к старшине; тот вынул из него горсть гречихи, пересыпал зерно с руки на руку, понюхал его, а потом еще ткнул носом в самый мешочек, чихнул, утерся рукавом и одобрительно кивнул головой.
— Хорошая гречка, добрая гречка! И кто б мог подумать? Все беднится, беднится, а какую гречку приберегла.
— Для деток, — оправдывалась как бы виноватая в чем вдова.
— Для деток? Придбать их постаралась, а для податей небось грошей не придбала? — все грознее допрашивал старшина. — Недоимка, почитай, не только за этот год, а и за тот?
Читать дальше