Михаил Старицкий - Червоный дьявол

— «Приворот зелье: кукоос, одоен, — читал он, — кто тебя не любит, то дай пить — не сможет от тебя до смерти отстать…» Не то, не то! — перевернул воевода желтую тяжелую страницу. — «Орлов камень — бог дал ему дивные угодья такие, что несведущим людям нельзя про него и веры взять». Хорошо бы и этот камень достать, да только это еще не то, не то, — и пан воевода жадно читал дальше: — «Трава излюдин, кто ту траву ест, и тот человек живучи никакой скорби ни телу, ни сердцу не узрит!» Да нет, не то. Вот, вот оно, — почти вскрикнул воевода, нагибаясь над книгой, — «рог единорога, кто тот рог при себе имеет…»

Вдруг короткий кашель, раздавшийся на пороге, прервал мысли подвоеводы. Он оглянулся и вскрикнул: на пороге стоял Мартын в красном, как огонь, плаще.

— Кто ты? Чего тебе? — вскрикнул подвоевода, подымаясь и придерживаясь дрожащей рукой за кресло.

— Простите, вельможный пане, не тревожьтесь: это я, мастер, из цеха золотарей, Мартын Славута.

Но пан подвоеводный еще не вполне доверял своим ушам и глазам.

— Откуда ты такой поздней порой? — проговорил он с усилием, вспоминая невольно рассказы о червоном дьяволе, всполошившие весь гарнизон.

— Только что прибыл из-за границы; хотел вам, пане княже, из своего рукомесла маленький подарочек поднести, — низко поклонился Мартын и, вынувши драгоценный бархатный ящик, раскрыл его и поставил перед подвоеводой.

— Фу ты, какая краса! — невольно вскрикнул тот, забывая все опасения перед чудом красоты, раскрывшимся перед ним.

На красном бархате лежало золотое ожерелье, да такое красивое и роскошное, какого пан подвоеводный никогда не видал. Все ожерелье состояло из небольших, дивно изукрашенных золотых пластинок, сделанных в виде гербов; посреди каждой блестел бриллиант, а на тонкой золотой цепочке спускалась от каждого герба большая жемчужина.

— Фу ты, какая краса! — повторил с новым восторгом пан воевода, отстраняясь от ящика и поднося его к свечам.

Камни засверкали зелеными и алыми огнями. И перед глазами пана подвоеводия встала пышная шейка пани Крашковской, черные, как смоль, завитушки, вьющиеся на розовом затылке… О, что бы это было за восхитительное зрелище увидеть это ожерелье на ее пышной груди!

Пан подвоеводий даже зажмурил глаза, и губа его отвисла, и по лицу пробежало выражение необычайного блаженства.

— Да, против такой красоты не устоит никакая женская холодность, — усмехнулся он и затем, повернувшись к Мартыну, провел важно ро усам и произнес с большим достоинством, опускаясь неторопливо на стул. — Гм… вацпане, я вижу, что ты славный горожанин, даришь воеводу, не забываешь старовины… Меня это радует… да… И будь уверен, что если тебе будет в чем какая нужда, я также не забуду тебя. Только зачем ты ночью ходишь? Да и как мимо вартовых прошел?

— Вельможный пане, — поклонился Мартын пану подвоеводию в ноги, — если бы не было наглой потребы, не осмелился бы я двинуться к вам такой поздней порой.

— Да что ж там такое? Говори! — заинтересовался уже и воевода, разваливаясь в кресле.

— Вся надежда на вельможного пана воеводу! — вскрикнул Мартын.

Во время рассказа Мартына пан воевода улыбался все милостивее и милостивее. Вопрос оказывался весьма понятным его сгоравшему неразделенной страстью сердцу. Соперником являлся Ходыка, а насолить этому зазнавшемуся горожанину показалось воеводе весьма приятным. Когда же Мартын окончил, пан подвоеводий разразился грузным, раскатистым смехом.

— Ай да и молодец же ты, пан мастер! — весело вскрикнул он, ударяя Мартына по плечу. — Видно, что и в чужих землях побывал, и законы знаешь, да и хитер же ты, черт тебя знает как! Проучить шельму Ходыку мне на руку, — заговорил он уже степенно и важно, — да кстати и другим урок дать, чтобы повадки не было! Будь по-твоему! Вижу я, что умный ты человек, пригодишься мне и в другой раз. Я согласен. Только ж и губа у тебя, вацпане, не дура: красуня войтова дочка — видел сам.

— Хороша ли, дурна, — воскликнул оживший надеждою Мартын, — а для меня кращей во всем свете нет!

— То-то! — улыбнулся пан подвоевода, подмигивая бровью. — А скажи, на много ли будет товару? — переменил он сразу тон.

— Кто его знает, товар ценный: тысячи на три коп литовских грошей.

— Ну, так и быть! — поднялся пан подвоеводий, опираясь обеими руками о стол. — Сделаю уже для тебя. Положи мне тут же тысячу коп литовских грошей — и бери жолнеров, и делай как знаешь… Потому, видишь ли, нельзя же и замку мыта терять!