Сергей Мосияш - Фельдмаршал Борис Шереметев

— Хочешь не хочешь, а уходить придется, господа, — заметил Боур.

— Вам хорошо, Родион Христианович, у вас все на конях.

— Это как посмотреть. Вы бьетесь, как бы накормить солдат, а мне еще и о лошадях думать надо. А сейчас зима, подножного корма нет. Спасибо Ивану Ивановичу, не забывает о нас, нет-нет да подкинет то сена, то соломки. А драгуны более сами за лошадей хлопочут. Где в поле стог увидят, мигом разнесут.

— Так чем же вы лучше шведов или саксонцев, Родион Христианович? — сказал Шереметев.

— А куда деваться, Борис Петрович, голод — не тетка.

— Но вам же даются деньги на фураж.

— Деньгами лошадь не накормишь, ваше сиятельство, а край разорен, и если где увидишь овес, так за него такую цену ломят, что глаза на лоб лезут.

Как ни гадали на совете, все же решили почти единогласно: надо уходить. Один фельдмаршал колебался, словно предчувствуя указ царя.

И он буквально через день после консилиума воспоследовал: «Извольте итить в Померанию, несмотря на польские дела, в каком бы состоянии они ни были. Буде же по саксонским интригам король прусский будет писать, чтоб в Польше остаться, то все равно идите в Померанию и там советуйтесь с нашими министрами, кои в Померании обретаются».

Ознакомив Репнина с указом, фельдмаршал спросил:

— Ну, что скажешь, Аникита Иванович?

— Черт-те знает, что творится, — пожал плечами князь. — Как будто нас там ждут не дождутся. Не хотели нас к Штральзунду подпускать, дабы трофеями не делиться. А сейчас тем более мы там им не нужны. Неужели государь не понимает этого?

— Да все он понимает! Он намечает десант в Швецию, потому и не хочет нас отзывать.

Вслед за указом прибыл и представитель царя, князь Василий Владимирович Долгорукий, ныне уже армейский генерал-лейтенант и гвардии подполковник.

Третьего января 1716 года он появился в Шверине — ставке фельдмаршала.

— Ба-а, Василий Владимирович! — воскликнул радостно Шереметев. — Не иначе опять меня понукать? А?

— Отнюдь, Борис Петрович, прислан я к вам в помощники, как сказал государь, для лучшего исправления положенных дел.

Старые друзья обнялись. Оба искренне были рады встрече.

— Ох, князь Василий, тут, брат, я не воюю, а кружусь в дыму дипломатии. Затуркали меня союзнички, один говорит: иди туда. Другой кричит: туда нельзя. Третий вопит: только не ко мне. И с провиантом плохо, прямо зарез. Ныне распорядился ставить солдат на квартиры к обывателям, как на постой. Зима ведь.

— А Август?

— Что Август? Как только Карл бежал, он мне на дверь указал, уходи, мол. А чтоб мне не было обидно, вот кавалерию вручил, орден Белого Орла. Кабы из этого «Орла» суп варить можно было.

Если раньше присутствие представителя царя в армии раздражало Шереметева, то ныне он был только рад появлению Долгорукого…

— Ну, Василий Владимирович, у меня словно гора с плеч долой. Берите бразды в свои руки, не получается из меня дипломат. Ныне же пошлю приказ по дивизиям исполнять ваши приказы, как мои.

— Спасибо за доверие, Борис Петрович, — улыбался Долгорукий. — Государь решил, чтоб здесь получше укрепиться, выдать свою племянницу Екатерину Ивановну {280} 280 Екатерина Ивановна (1691–1733) — дочь царя Ивана Алексеевича и царицы Прасковьи. В 1716 г. Петр выдал замуж свою племянницу за Карла-Леопольда, герцога Мекленбург-Шверинского. Дочь Екатерины, Анна, в 1740–1741 гг. была правительницей России. за герцога Мекленбургского Карла-Леопольда. Сейчас герцога Толстой обхаживает.

— Петр Андреевич?

— Он самый. Союзникам сей брак не нравится, боятся царя. Распускают слух, что-де брак сей будет незаконный, мол, герцог еще с первой женой не развелся.

— Он что, действительно не развелся?

— Кто его знает. Вот Толстой сейчас и выясняет это. Во всяком случае, в феврале, Борис Петрович, вам надлежит передвинуться к Данцигу, там намечается свадьба герцога с Екатериной Ивановной.

— А почему не в Мекленбурге?

— В том-то и штука. Столица Мекленбурга, Висмар, пока у шведов в руках. Государь и обещает герцогу сразу после свадьбы вернуть ему этот город.

— Понятно. Мудро, мудро, ничего не скажешь. Будет повод атаковать Висмар.

— Кроме того, к Данцигу у государя есть большие претензии. По конвенции тринадцатого года Данциг обязался прекратить торговлю со Швецией и выставить четыре капера против нее. Ни того ни другого Данциг не выполнил. Царь весьма сердит на сей град, грозится вылечить его «пилюлями», то бишь бомбами.

Во второй половине февраля фельдмаршал из Шверина переехал в Данциг, куда через месяц прибыл царь. Шереметев с некоторой опаской ждал его, и предчувствие не обмануло старика.