Виктор Мануйлов - Жернова. 1918-1953. В шаге от пропасти

Комиссар отер платком взопревшее лицо и продолжил чтение:

— «Наша Родина переживает тяжелые дни. Мы должны остановиться, а затем отбросить и разгромить врага, чего бы это нам ни стоило. Немцы не так сильны, как это кажется паникерам. Они напрягают последние силы. Выдержать их удар сейчас и в ближайшие несколько месяцев — это значит обеспечить за нами победу.

Можем ли мы выдержать удар, а потом отбросить врага на запад? Да, можем, ибо наши фабрики и заводы в тылу работают теперь прекрасно и наш фронт получает все больше и больше самолетов, танков, артиллерии, минометов.

Чего же у нас не хватает? Не хватает порядка и дисциплины в ротах, в батальонах, в полках, в дивизиях, в танковых частях, в авиаэскадрильях. В этом теперь наш главный недостаток. Мы должны установить в нашей армии строжайший порядок и железную дисциплину, если мы хотим спасти положение и отстоять нашу Родину…»

И опять это не относилось непосредственно к старшему лейтенанту Кривоносову и его роте: у них-то как раз порядок и дисциплина на должном уровне, паникеров и трусов нет, как нет никаких расслабляющих и деморализующих разговоров. Это все там — в армии, куда набирают людей без должной проверки, люди эти до сих пор не сталкивались со смертельными опасностями, зато с ними сталкивается каждый рядовой и командир НКВД повседневно, и не удивительно, что первый же бой повергает армейских новобранцев в панику, тем более если учесть, что иные армейские командиры способствуют этой панике своими предательскими распоряжениями. Тут яснее ясного, на кого направлен этот приказ Сталина, так что ему, Кривоносову, агитировать свою роту по части дисциплины и порядка нет никакой необходимости. Но знать этот необычный приказ надо, раз уж его издал сам Сталин, чтобы лучше понимать свои задачи на сегодняшний день. Вся штука в том, каковы эти задачи и зачем их пригнали в эту выжженную солнцем степь.

— «Паникеры и трусы должны истребляться на месте! — выкрикнул комиссар, потрясая листками бумаги.

И Кривоносов тут же отметил про себя: „Ах, вот оно что!“ и, соглашаясь с приказом, уверенно заключил: „Давно пора“.

А комиссар продолжал: — Отныне железным законом дисциплины для каждого командира, красноармейца, политработника должно являться требование — ни шагу назад без приказа высшего командования!

Командиры роты, батальона, полка, дивизии, соответствующие комиссары и политработники, отступающие с боевой позиции без приказа свыше, являются предателями Родины. С такими командирами и политработниками и поступать надо как с предателями Родины…».

«Вот до чего дошло, — обсуждал сам с собой приказ товарища Сталина старший лейтенант Кривоносов. — Выходит, они драпают без всякого приказа, а я-то думал, что это такая политика — заманить немцев поглубже, как когда-то Наполеона. Выходит, что не всех предателей извели в тридцать восьмом, еще много их осталось, отсюда и все остальное».

А комиссар читал дальше:

— «После своего зимнего отступления под напором Красной Армии, когда в немецких войсках расшаталась дисциплина, немцы для восстановления дисциплины приняли некоторые суровые меры, приведшие к неплохим результатам. Они сформировали более ста штрафных рот из бойцов, провинившихся в нарушении дисциплины по трусости или неустойчивости, поставили их на опасные участки фронта и приказали им искупить кровью свои грехи… Они сформировали, далее, около десятка штрафных батальонов из командиров, провинившихся в нарушении дисциплины по трусости или неустойчивости, лишили их орденов, поставили их на еще более опасные участки фронта и приказали им искупить свои грехи. Они сформировали, наконец, специальные отряды заграждения, поставили их позади неустойчивых дивизий и велели им расстреливать на месте паникеров в случае попытки самовольного оставления позиций и в случае попытки сдаться в плен. Как известно, эти меры возымели свое действие, и теперь немецкие войска дерутся лучше, чем они дрались зимой…»

Комиссар перевел дух и оглядел замершие ряды, как бы пытаясь понять, правильно ли понимают бойцы только что прочитанные строчки приказа.

Старший лейтенант Кривоносов, стоящий ближе всех к комиссару, видел, как тяжело тому давались эти слова, понимал комиссара и сочувствовал ему. Да и то сказать, совсем недавно всякое упоминание о каком бы то ни было опыте противника считалось чуть ли ни предательством, а тут сам Сталин… «Значит, припекло, — подумал Кривоносов, — раз сам Сталин… это самое… — И уже решительно закончил свои рассуждения: — Давно пора, а то, вишь ты, распустились».