Сьюзан Ховач - Башня у моря

– И я ему ответил: «Можешь не сомневаться, Джим, я бы хотел лично вернуть тебе этот револьвер, но у меня такая репутация среди саксонцев, что они никак не позволят мне бежать в Америку во второй раз. К тому же у меня есть шанс научить молодого мастера де Салиса быть хорошим землевладельцем, и я буду нужен в долине, чтобы помочь моей родне». И тогда он со слезами на глазах сказал мне: «Жаль, Макс, очень жаль, но пришли ко мне самого отважного из твоей родни, и я буду доволен».

Я взял револьвер, его металл сверкнул в пламени свечи. Восемь голов страждуще подались вперед, чтобы лучше видеть.

– Макс, позволь мне отвезти его к Джиму О’Мэлли, – попросил молодой Тим.

– Нет, его отвезу я, – возразил Джерри, отец Тима.

– Нет, таким великолепным шансом должен воспользоваться я! – взмолился Шанин. – И я младший из девяти, мне даже ярда картофельного поля не достанется… а в Америке столько денег ждет.

– Господи боже, позволь мне до смерти увидеть Америку! – простонал его брат Джо.

– Позволь мне…

– Нет, мне…

– Вытащим жребий, – заявил я. – Выбор будет, как положено, честный и справедливый, и пусть победит достойнейший.

Мы подняли соломинки с пола, я выровнял их, и победил Шанин, что меня порадовало, потому что в долине его почти ничего не держало и он уже давно говорил об эмиграции.

– Макс, что я должен делать? – с волнением уточнил он, когда с выбором мы определились.

– Будь у ворот Кашельмары завтра до полудня, спрячься среди камней и жди меня там. Но сначала я тебя научу стрелять.

– Господи Исусе, а если я промахнусь? – спросил меня потом Шанин.

– Это невозможно с такого близкого расстояния, – сказал я, зная, что у него верный глаз и ему требуется лишь уверенность.

У Братства прежде в районе оружие было в ходу. Шанин, я и некоторые другие были отобраны для обучения. Мы уходили в горы три раза в неделю и тренировались стрелять по мишеням, мы бы ходили и каждый день, только оружия не хватало.

Снова разлили потин, и я сообщил им, что надеюсь стать управляющим Кашельмары.

– А если управляющим буду я, то можете не сомневаться: в долине потекут молоко и мед, какие Господь обещал Моисею, и все будут платить лорду де Салису столько, сколько справедливо и разумно.

– Но с чего лорд де Салис назначит тебя своим управляющим? – спросил Джо.

– Лорд де Салис отправляется с братьями в Англию лечиться от пьянства, – объяснил я, – а леди де Салис замолвит за меня словечко, в этом можете не сомневаться.

Я слышал какое-то напряжение в воцарившейся тишине, увидел, что все они избегают встречаться со мной взглядом.

– Господи боже! – в притворном ужасе воскликнул я. – Вы поверили злостным слухам, будто я соблазнил леди де Салис! Это я-то, у которого жена и шестеро детей в Дублине! Леди де Салис, возможно, самая утонченная леди в мире и самая красивая, но я сделал только то, что сделал бы любой мужчина, чтобы помочь женщине в отчаянном положении.

Я увидел выражение облегчения на их лицах и понял, что поступил правильно, слегка исказив истину. Одно дело – сражаться с врагом-саксонцем, и совсем другое – супружеская неверность.

– Ты отстроишь заново свой дом и привезешь назад Эйлин? – уточнил Джерри.

– Конечно я отстрою дом, – сказал я. – Разве я не должен думать о своих детях? Но если Эйлин решит остаться в Дублине, то заставить ее вернуться не в моих силах.

– Эйлин всегда смотрела на нас сверху вниз, – напомнил кто-то.

– Может, теперь и Макс будет, – шутливо проговорил кто-то, – когда станет управляющим лорда де Салиса.

– Да не наступит никогда такой день, – так же шутливо ответил я, – когда мне будет стыдно пересечь ваш порог и принять ваше гостеприимство.

Мне и в самом деле было так хорошо снова оказаться среди этих людей, которые были мне как братья, и я сидел с ними допоздна, разговаривал и уснул, только когда на востоке занялся рассвет, а в кувшине не осталось ни капли потина.

Я одолжил лошадь у мистера О’Шонесси, ростовщика (у него всегда была лучшая лошадь в долине), и поскакал в Кашельмару. В одиннадцать часов, когда я не успел и мили отъехать от Клонарина, солнце стояло высоко, а прохладный ветер прогнал мою головную боль.

Когда я добрался до больших металлических ворот, они оказались не только не заперты, но и стояли широко распахнуты, и я, увидев это, улыбнулся, поскольку понимал: этим мой враг бросает мне вызов. Я не боялся засады, а потому проехал в ворота, зная: он никогда не осмелится хладнокровно застрелить меня, если не сможет потом доказать, что я его спровоцировал. И уж конечно, даже саксонский суд не найдет никакой провокации в нанесении утреннего визита.