Сьюзан Ховач - Башня у моря

– Максвелл, обещай мне, что ты будешь осторожен.

– Я буду осторожен, как бродяга с кувшином, полным золота, – подтвердил я, думая о том, как далеко пойдут братья де Салис в своей помощи нам.

Но новости Сара принесла хорошие. Вернувшись после ужина в спальню, она сказала, что пьянство лорда де Салиса еще усугубилось и, хотя никто из братьев вот уже несколько месяцев не мог заставить себя посетить Кашельмару, от сестры им стало известно, что здоровье Патрика ухудшилось. Оба они считали, что у него нет ни малейшего шанса выиграть процесс или получить опеку над детьми, и оба подтвердили, что готовы при необходимости идти в суд и свидетельствовать о том, что их брат недееспособен, и требовать удаления Макгоуана.

– Какой их ждет сюрприз, когда они узнают, что в суде нет необходимости! – воскликнул я, целуя ее, а после того, как мы отпраздновали хорошую новость, не стал тратить время на бесполезное волнение, а погрузился в глубокий сон без сновидений.

Маршрутный экипаж покинул Голуэй-сити в восемь часов на следующее утро и, покачиваясь и тарахтя на ухабах, поехал вверх-вниз по холмам, покрытым сочной травой. Поначалу шел дождь, но за Утерардом кончился, и впереди на горизонте я увидел вершины горного хребта Двенадцать Бенов, гор Коннемары, которые поднимались к небесам в единой молитве. Тучи разошлись, засветило солнце, и внезапно маленькие озерца, мимо которых мы проезжали, превращались в голубые драгоценные камни, а торфяные болота, зелено-коричневые и спокойные, как колыбельная песня, бесконечным одеялом тянулись к холмам.

Луга ужа давно исчезли, мягкие цветистые поля лютиков стали воспоминанием. Ничто не отвлекало взгляда от надвигающихся на нас гор, тишины какого-то волшебного сна и божественного покоя нездешнего мира. Я несколько раз ездил по этой дороге, но никогда в жизни не видел того, что видел теперь после трех лет скитаний по чужим городам. Если кто-то хочет почувствовать, что такое рай, то ему нужно побывать в помойке Нью-Йорка, а потом проехать по Утерарду из Голуэя в самую волшебную землю на планете.

Горы обхватывали нас, как сказочное кольцо, и я чувствовал такое спокойствие, тепло и уют, словно вернулся в дом отца, где в печке горит торф. Высокие скалы, прямые и сильные, и ни одно дерево не портило их великолепных очертаний. Они были прекрасны, как острые клинки, и сверкали на солнце, словно обнаженная сталь.

– Ваша честь хотели сойти на следующем повороте? – уточнил извозчик; солнце впереди высветило дорогу на Леттертурк.

– Да, мне нужно в Кашельмару и город Клонарин.

Я отправился пешком. Стояла чудесная тишина, только ручеек журчал поблизости да откуда-то со склона доносилось овечье блеяние. Я шел все дальше и дальше вверх, через овраг к вершине перевала, и облака на моих глазах постоянно смещались, отбрасывая на землю тени, которые неслись по мглистым просторам, поросшим дроком.

Вскоре я добрался до перевала между Баннаканнином и Нокнафохи, а там, внизу подо мной, словно ослепительная мечта, лежали длинное, вытянутое озеро и Кашельмара.

На несколько минут я задержался. Ветер гудел на перевале, и вода устремлялась каскадом в долину далеко внизу.

Наконец я двинулся вниз. Пересек реку Фуи. Прошел мимо ворот Кашельмары и вдоль озера в Клонарин, и вся моя родня вышла встречать меня. И все другие семьи тоже, даже Джойсы, а когда я добрался до главной улицы Клонарина, вдруг оказалось, что меня подняли и понесли через ликующую толпу, словно все знали: я пришел освободить их от их врага, Хью Макгоуана.

Несколько часов спустя в хижине Иеремии О’Мэлли я положил на стол револьвер.

– Его мне дал наш родственник из Нью-Йорка, – сообщил я. – Его зовут Джим О’Мэлли, и вы не найдете человека лучше его, даже если будете всю жизнь колесить по Америке. Его семью выселил во время Великого голода лорд Лукан, да проклянет Господь навечно его черное протестантское имя, и с того самого дня Джим О’Мэлли горит жаждой мести.

Кто-то любезно подвинул мне кружку потина, и я прервался, чтобы выпить.

– Так вот, давая мне этот револьвер, Джим О’Мэлли, – продолжил я, – сказал мне: «Максвелл Драммонд, я больше не хочу видеть этот револьвер, пока на нем не будет саксонской крови. Возьми его и, когда он послужит благому делу, пришли мне его вместе с храбрецом, избавившим Ирландию от одного из тиранов, которых прислали саксонцы, чтобы преследовать нас».

Я сделал паузу, чтобы еще раз отхлебнуть потина, оглянулся. Тишина стояла такая, что муха пролетит – услышишь.