Сьюзан Ховач - Башня у моря

– Прекрати! – воскликнул я.

Он рассмеялся:

– Брось ты, Патрик! Ты что, не расскажешь мне во всех подробностях о своей постельной жизни?

– Не сейчас. – Я хотел разозлиться на него, но только почувствовал себя неловко. – Сара – моя жена. Она не «юбка», как ты выразился.

– Боже мой, какой ты романтик! – фыркнул он своим ленивым голосом и, зевнув, направился к окну.

Когда я ничего на это не ответил, он повернулся. Наши взгляды встретились, и я увидел в его глазах какое-то мимолетное неопределенное выражение. В следующее мгновение он уже с улыбкой заговорил:

– Не обижайся. Я всего лишь шутил, а ты же знаешь, что я люблю шутить обо всем на свете. Мы так долго не виделись, что ты забыл обо всех моих пороках? Слушай, я признаю, что завидую, потому что никогда в жизни не видел существо столь очаровательное, в этом вся причина. Ты такой счастливчик, черт тебя возьми, но тебе всегда везло, правда? Я еще не встречал такого везунчика. Сядь, вот так, молодец, и давай попросим принести нам виски, чтобы привести тебя в чувство после путешествия, потому что мне столько нужно сказать тебе, что, честью тебе клянусь, даже не знаю, с чего начать.

Я почувствовал себя лучше. Конечно, вполне естественно, что он завидует мне с такой красавицей-женой, а поскольку Дерри честно признался в своей зависти, я решил простить его за дурное поведение по отношению к Саре. И потому, когда Хейс принес нам виски с водой и мы удобно устроились в креслах перед камином, я радушно спросил его, как идут дела в Кашельмаре.

– От тебя перед моим отъездом из Америки целый месяц не приходило писем, – сказал я, стараясь, чтобы мои слова прозвучали просто как комментарий, а не сетование. – Надеюсь, ничего не случилось?

– Ты не получил письма, в котором я тебе писал о кузене Джордже?

– Нет… Боже мой, неужели Джордж опять вмешивался?

Мой кузен Джордж, единственный сын единственного брата моего отца, жил в жутком доме в Леттертурке, в пяти милях от Кашельмары, и проводил время, постреливая невинную дичь или наблюдая, как отвратительная стая гончих разрывает на части не столь невинных лис. Он был на двадцать лет старше меня и любил покомандовать.

– Проклятье! – воскликнул Дерри. – Видимо, письмо опоздало. Я еще думал, успеет ли оно прийти до твоего отъезда. Короче, друг мой Патрик, я решил поменять декорации. Когда ты собираешься уехать в Вудхаммер?

– Как можно скорее, – с жаром проговорил я. – Мы заглянули, только чтобы повидаться с тобой. Да, а почему бы тебе не приехать в Вудхаммер на какое-то время? Прекрасная мысль. Я завтра загляну к Аннабель, спрошу, не отпустит ли она к нам девочек ненадолго. Конечно, с Эдит будет морока, но пригласить одну Клару невозможно.

– Аннабель не согласится расстаться с ними. В прошлом месяце она ясно дала мне понять, что у нее другие планы касательно Клары.

– Не может быть! Неужели правда?

Я с трудом верил его словам. Снобизм был совсем не в духе Аннабель – ее второй муж и вполовину не был таким представительным, как Дерри.

– У меня были кое-какие несогласия с ее мужем в последнее время, – беззаботно объяснил Дерри. – Он такой скользкий тип, уж можешь мне поверить. Ему не нравится мое внимание к Кларе, а когда он назвал меня дешевым прохиндеем, который охотится за богатыми наследницами, разве я в ответ не должен был ему сказать, что думаю о жокеях, которые предпочитают скакать на лошадях, а не на женщинах? Мне ведь нужно было что-то сказать в свою защиту, правда, а потом, я искренне восхищаюсь Кларой. Она словно с картинки и с таким милым характером, что, думаю, я бы женился на ней, даже если бы за ней не давали ни пенса, но, конечно, когда я оскорбил Смита, Аннабель взбесилась и сказала, чтобы я больше никогда не подходил к порогу их двери.

– Боже мой! – горестно простонал я. Я ведь хорошо относился и к Аннабель, и к Дерри, и мне было мучительно узнать, что они в таком раздрае. – Да, но при чем тут Джордж?

– Понимаешь, после ссоры со Смитом из своего Леттертурка прискакал кузен Джордж, который сообщил мне, что, по словам Аннабель, я слишком много о себе возомнил, или еще какую-то такую дребедень. Он стоял на ковре футах в двух от того места, где ты теперь сидишь, и выдыхал огонь, как какой-нибудь злобный перекормленный дракон, но уже не по поводу Клары, представь себе, а по поводу Макгоуана. Да-да, этого шотландского ублюдка Макгоуана! Сказал, что он – Джордж – много месяцев сдерживался, но жалоба Аннабель стала соломинкой, которая переломила хребет верблюду. А когда я спросил, что же такого я сделал, он мне и смог только ответить, что я огорчил Макгоуана.