Елена Селестин - Зеркало Рубенса

– Как, ты сказал, тебя зовут? – холодно прищурил глаза Бэкингем и машинально перевел взгляд на руки лейтенанта.

– Джон Фелтон, милорд.

– Тааа-ак. Эсквайр? Фелтон-баронет? – Герцог повысил голос. – Я что-то о таком не слыхал!

По рядам офицеров пронеслись угодливые смешки.

– Джон Фелтон, сэр.

Лейтенант страшно побледнел.

– Ага. Просто Джон Фелтон требует в управление корабль с сорока двумя орудиями, боевой корабль второй линии его величества короля Англии. – Бэкингем ловко щелкнул по свитку прошения, тот выпал из рук юноши и упал в лужу.

Про себя герцог решил, что за храбрость в скором времени пожалует Фелтону какой-нибудь титул. Шхуну «Мэри-Роуз», разумеется, надо дать ему в командование, пусть геройствует и показывает пример другим. Но сперва надо паренька проучить, чтобы тот в будущем был послушнее.

Офицеры хохотали, но трое из них вцепились в руку лейтенанта, схватившегося за шпагу. За спиной герцога возник Жербье, что-то негромко сказал.

Бэкингем тотчас, забыв о Фелтоне, вместе с Жербье направился к себе в каюту. Офицеры растерянно переминались с ноги на ногу, боясь нарушить строй.

На ходу герцог крикнул:

– Привести ко мне того пленного французского маркиза, буду ужинать с ним тет-а-тет!

Мадрид, дворец Реал Алькасар,

осень 1628 года

Филипп IV – инфанте Изабелле

Мадрид, 6 июля 1628 года

Светлейшая государыня,

…Поскольку Рубенс дал понять, что приедет сюда, если ему это прикажут, и привезет находящиеся у него письма и бумаги, касающиеся переговоров с Англией, то было бы хорошо, чтобы Вы предложили ему это исполнить.

Мнение испанского короля о возможной роли художника в переговорах изменилось: за считаные месяцы Франция окрепла и стала нападать на земли Габсбургов, правителей Мадрида. Ришелье грозил захватить Эльзас и Лотарингию, а там – кто знает? – и приступить к разделу испанской Фландрии. О планах кардинала можно было прочитать даже в парижской газете: «Габсбурги не имеют никаких прав на территорию, лежащую по левую сторону Рейна, – писал французский журналист, – так как эта река в течение 500 лет служила границей Франции. Права испанских Габсбургов зиждятся на узурпации!»

Рубенса спешно вызвали в Мадрид: он вдруг стал удобной фигурой для тайной дипломатии. Испанцы пока не собирались делать явных шагов навстречу Лондону, но король и его министр желали с помощью Рубенса во всем разобраться. Через наместницу король дал понять, что хочет видеть всю переписку художника с Бэкингемом и Жербье. «А еще будет лучше, – писал король в Брюссель, – если Рубенс сам приедет, чтобы объяснить: что именно готовы обсудить англичане, на какую поддержку с их стороны можно рассчитывать».

Рубенс отправился в Мадрид почтовой каретой, тайно и без остановок во Франции. Родным и знакомым велено было сказать, что он едет в Испанию писать картины и портреты.

Рубенс провел полгода в сонном царстве огромного Реал Алькасара, королевского дворца Мадрида; жил в отдельной комнате, в его распоряжении был небольшой зал под мастерскую в западной части громадного дворца. Привыкнув к фламандцу, король и министры стали сами приходить к Рубенсу: то позировать для портрета, то просто побеседовать. Они посещали его не так часто, как художник хвастался в письмах, иногда Рубенс неделями был предоставлен самому себе, и тогда ему казалось, что он – единственный живой человек в темных лабиринтах Реал Алькасара.

Рубенс бесконечно устал от тягостной атмосферы двора, он соскучился и жаждал вернуться к Сусанне. Теперь они были равны не только в богатстве, но и в знатности: король Испании пожаловал ему придворную должность члена Тайного королевского совета. Рубенс успел написать десять портретов членов королевской семьи, но в переговорах с Англией ничего нового пока не произошло, ни одна сторона не хотела сделать первый шаг к диалогу, боясь уронить достоинство.

Рубенса мучили приступы подагры. «Тягучее отсутствие событий может кого угодно обессилить и состарить, – сетовал он. – Торчу здесь, совсем завяз, когда в Антверпене меня ждет молодая невеста! Наверное, я и заболел от этого».

Накануне Рубенс получил письмо от Даниэля Фоурмента, где тот поздравлял Рубенса с получением придворной должности и спрашивал прямо, на какое время может быть назначена помолвка. За строчками письма Фоурмента художник словно почувствовал тоску Сусанны…