Виктор Мануйлов - Жернова. 1918–1953. После урагана

Новый год Алексей Петрович встретил вместе с женой в Доме литераторов, по обыкновению перебрал армянского коньяку и был увезен домой уже в начале второго ночи.

Как раз к новому году Иван Задонов, сын Алексея Петровича, получил досрочное звание старшего лейтенанта и службу продолжил в политотделе округа. Перед Задоновым-младшим простерлась широкая дорога политического воспитания войск, влияния на их моральное и идеологическое самочувствие, следовательно, целенаправленное управление не только воинскими, но и в целом народными массами.

Вечером 31 декабря старший лейтенант Задонов выступил перед личным составом саперного батальона с лекцией о международном положении, после лекции выпил с командиром батальона и его замполитом пару рюмок водки и отправился домой встречать Новый год, очень довольный тем, как прочел лекцию, как ему хлопали и ненавязчивой лестью комбата.

А капитана Обручева отозвали в Москву и определили после соответствующей проверки в спецшколу внешней разведки. Главным аргументом для начальства стали его опыт разведчика в немецком тылу и знание языков. До школы он знал в совершенстве немецкий, польский и венгерский, теперь его натаскивали на английский и французский, да по собственной инициативе он решил освоить итальянский, испанский и португальский. Такое рвение начальством поощрялось не только морально, но и материально. Но не деньги тянули Обручева к языкам, а возможность обладать как бы шапкой-невидимкой: все полагают, что тебя тут как бы и нет или, по крайней мере, ты глух и нем, а ты и видишь все и слышишь. Ради этого он стал брать уроки распознавания звуков человеческой речи по артикуляции и открыл здесь кладезь совершенно неисчерпаемый.

Перед Обручевым маячила долгая жизнь за границей, и он не только смирился с перспективой, что у него как бы не будет ни своего дома, ни семьи, но уже и на собственную жену смотрел как на явление временное, готовя себя к неизбежным связям с другими женщинами, с помощью которых можно не только решать стоящие перед ним задачи, но и скрашивать рутинную жизнь агентурного разведчика-нелегала. Авантюрный характер Обручева вполне соответствовал его будущей деятельности, он вполне созрел, чтобы жить исключительно для себя и не делать из своей профессии идола, в жертву которому приносится все личное.

Последний день старого года начался у Обручева с того, что он долго мотался по Москве, которую знал в основном по карте и схемам, стараясь оторваться от «хвоста», что ему в конце концов и удалось, а вечером побродил по Красной площади и улице Горького, приставая то к одной, то к другой группе иностранцев, впитывая их речи, позы, походку и жестикуляцию. Новый год Обручев встретил в кругу семьи и рано лег спать.

1991–1992 гг.

Вильдхайт — дикость (нем.)

Аух — тоже.

Абер — но.

Айн нейгунг — склонность.

Нун, гут — ну, хорошо.

Нихтс — ничего, неважно.

Их ферштее зих, абер… — я понимаю вас, но…

Опока — ящик, рама, в которой заключена земляная форма для литья.

Вагранка — малая печь для плавки чугуна — в отличие от большой, доменной.

Ком нах хаузе? — Пошли домой?

Унд ду? — И ты?

Нах фюнф минутен — через пять минут.

Их бин гляйх — я быстро.

Немен зи бир, Франц?… Их бевиртен дих. — Возьмем пива, Франц?… Я угощаю.

Аллес вельт — весь мир.

Альзо — следовательно.

Цигуэнеришесоциалисмус — цыганский социализм.

Шнапс тринкен — пить водку.

Гроз фергнюген — большое удовольствие.

Дас ист есть гут — это есть (есть) хорошо.

Сосал домкрат (презрит.) — социал-демократ.

Коллективвиртшафт(ион) — колхоз; Малышев пристроил окончание (ион) для рифмы.

Форверст нах майстеркоттедже! — Вперед к дому мастера!

Ес лебе дайне швайне! — Да здравствует твоя свинья!

Пролетари аллер лэндер, ферайнигт ойх! Рихтиг, Франц? — Пролетарии всех стран, соединяйтесь! Правильно, Франц?

Их шрайбе айне ферсе майне либер медхен. Майне либер медхен либе мих. — Я пишу стихи моей любимой девушке. Моя любимая девушка любит меня.