Ясуси Иноуэ - Пещеры тысячи будд

– Что вы делаете?

Юноши вздрогнули и одновременно оглянулись.

– Кто ты? – нахмурился один из них.

– Не бойтесь, я не враг. Чем вы занимаетесь? – повторил вопрос Синдэ.

– Разбираем сутры и шастры.

– И что вы потом будете с ними делать?

– Когда храм загорится, возьмем отложенные свитки и уйдем из города.

– То есть вы собираетесь оставаться здесь, пока тангуты не подожгут Шачжоу?

– Конечно.

– Но ведь это опасно! Вы что, не слышали? Был дан приказ об эвакуации.

– Даже если так, неужели ты думаешь, незнакомец, что мы можем убежать, не исполнив свой долг? Не знаем, как другие, но мы останемся здесь даже после начала пожара – у нас ведь еще работы непочатый край.

– А где ваши собратья?

– Ушли, но что нам до них – мы сами вызвались на это дело.

– А где настоятель?

– С прошлой ночи он во дворце, решает, как поступить с храмом.

– Но почему вы не хотите все бросить и уйти, пока не поздно?

На лицах молодых монахов появилось презрение. Самый младший из них, до сих пор хранивший молчание, проговорил:

– Число прочитанных нами сутр не стоит упоминания, ибо еще больше таких, к которым мы не успели даже прикоснуться. Мы хотим приобщиться к их мудрости.

Ответ юноши тронул Синдэ до глубины души. Он вспомнил, как сам не раз произносил те же слова много лет назад.

Пожелав монахам удачи, Синдэ покинул книгохранилище – ему надо было как можно скорее увидеться с Яньхуэем. Улицы по-прежнему были полны людьми, Синдэ то и дело приходилось отступать в сторону, прижиматься к оградам, чтобы пропустить группы беженцев. Во дворце стражник провел его по лабиринту залов во внутренние покои правителя. В центре большого помещения на кресле восседал Яньхуэй – точно так же, как когда-то в собственном дворце в Гуачжоу. Но только этот зал был намного красивее и роскошнее того, который, наверное, уже обратился в прах. Предметы обстановки и ковры переливались яркими красками в сиянии множества свечей.

Яньхуэй не разомкнул губ – лишь поднял безжизненный взгляд на Синдэ, который осведомился, чем занимается сейчас правитель Сяньшунь. Пришлось повторить вопрос.

– Вообще-то ничем. То есть он так занят приготовлениями к битве, что не желает слышать о бедах, уготованных Шачжоу. Все сгорит! Сгорит! – с отчаянием промолвил Яньхуэй.

– А что будет с храмами?

– Их сожгут.

– А монахи?

– Я слышал, что почти все они ушли.

– А как же сутры?

– Их предадут огню.

– И вы это допустите?

– А что я могу? Сяньшуню недосуг, он гонит меня прочь, когда я заговариваю с ним о сутрах.

– Тогда почему бы вам самому не отдать приказ?

– Даже если я это сделаю, ничего не изменится. Настоятели семнадцати храмов собрались на совет во внутренних покоях. Они обсуждают этот вопрос с прошлой ночи, но до сих пор не пришли к согласию. – Яньхуэй встал и принялся неторопливо расхаживать по залу. Потом опять заговорил тихим голосом, будто про себя: – Вполне естественно, что они не могут прийти к единому решению, несмотря на то что спорят уже давно. В хранилищах семнадцати храмов находится огромное количество свитков. На то, чтобы вынести их все, уйдут дни. Еще много дней понадобится, чтобы упаковать их и навьючить на верблюдов. А куда вести тысячи верблюдов со свитками? На восток? На запад? На юг? Или на север? Где искать безопасное место? – Закончив свой монолог, Яньхуэй вернулся в кресло. – Гуачжоу уничтожен. Шачжоу постигнет та же участь. Город сгорит. Храмы сгорят. И сутры погибнут в пламени.

Синдэ молчал. Да, свитков великое множество. В этот час испытаний их не удастся спасти. Честь и слава троим молодым монахам из храма Великого облака, которые, рискуя жизнью, пытаются сохранить хоть малую толику великой мудрости.

Вернувшись от Яньхуэя в свою каморку, Синдэ все никак не мог забыть тех юношей из книгохранилища покинутого монастыря. Как сказал Яньху-эй, от города скоро останется пепелище. Храмы, сокровища, бесценные свитки сгинут в огне, Шачжоу постигнет участь Гуачжоу. И поздно что-либо предпринимать…

Спать Синдэ не хотелось, но он все равно лег и закрыл глаза – возможно, времени вот так, в мирной тишине, отдохнуть и поразмыслить у него уже больше не будет, потому что завтра на рассвете войско Чжу Ванли примет бой. Ночь безмолвствовала. Такой безмятежной ночи он и не помнил за последние годы, но эта тишина не дарила покоя – пронизывала до самых костей, давила на грудь невыносимым гнетом.