Геннадий Семенихин: Новочеркасск: Роман — дилогия

…Убежав в тот день от расплакавшегося младшего брата, Венька уселся на бугре и с наслаждением ощутил под собой нагревшуюся за день землю. День уже клонился к вечеру, и по крутому спуску со стороны речного пляжа ватага за ватагой поднимались купальщики. Не прошло и пяти минут, как жесткий, перемешанный с крошками известняка песок захрустел под чьими-то босыми ногами и хрипловатое дыхание послышалось над Венькиной головой. Только один из его друзей дышал так.

Не оборачиваясь, Венька спросил:

— Это ты, Жорка?

— Я, — ответил, присаживаясь рядом, Смешливый. Несколько мгновений они молча смотрели на зеленое займище, где паслось общественное стадо.

Марево подрагивало над бугром. Со стороны Ростова из-за поворота вывернулся скорый, железным грохотом наполнивший округу.

— Сальск — Москва пошел. Только он в это время шпарит, — предположительно проговорил Веня и вдруг осекся.

У Жорки на щеках побелели рыжие веснушки. Скривив в горькой усмешке губы, Смешливый произнес:

— Тот самый… помнишь, тогда… Он остановился, а Шура осталась лежать на песке рядом со шпалами. Паровоз пыхтел, а решетка у него была в крови…

— Жорка, прости, — перебил его Венька и опустил виновато голову. — Я не хотел тебе напоминать, это просто так, по-дурацки вырвалось.

Смешливый тихо вздохнул и по-взрослому ответил:

— Нисколько ты меня не обидел, Венька. Я уже пережил свое. Помнишь, какая была наша Шурка? Бывало, мать наругает, денег на киношку не даст, а она в свою комнатку заманит, дверь прикроет и, чтобы никто не видел, сунет в карман целковый. «Вот тебе на Пата и Паташона, а остаток на мороженое». А как она за меня и за Ваську заступалась, если отец с матерью нападали за что-нибудь! — Он на минуту погрузился в горестное молчание и вдруг повеселевшим голосом спросил: — Вень, а Вень, скажи, а ты в нее по правде втрескался?

— По правде, Жорка.

— Тю на тебя, дурень! Ты же маленький еще какой тогда был! — засмеялся товарищ, но тут же погасил улыбку: — А впрочем, не обижайся. Мое дело сторона, я больше не буду об этом.

Блеклыми, погрустневшими глазами вгляделся он в серебрившуюся внизу полоску реки, откуда долетали голоса и беззаботный смех купающихся, и, вдруг оживившись, сказал:

— А ты знаешь, Венька, я в седьмом классе учиться с тобой уже не буду.

— Куда же ты от школы денешься?

— Уйду! — твердо объявил Жорка. — В ФЗУ поступать буду. Митька уже обо всем там договорился. Буду на фрезеровщика учиться. Фрезеровщики в СССР тоже нужны. Не всем же, как тебе, об институтах разных мечтать. Так что ищи себе другого кореша.

— А я тоже не буду в седьмом классе учиться! — выпалил Якушев, и так неожиданно, что его растерявшийся приятель только присвистнул.

— Это с какой же стати? — вырвалось у ошеломленного Жорки.

Венька рассмеялся:

— Что? Озадачил? Я в техникум буду поступать. В тот самый, где отец. Мелиоратором решил стать, одним словом, и никаких институтов!

— А пахан? — растерялся Смешливый. — Он возражать не станет? Он же тебя уже вузовцем небось представляет.

— Не знаю, — отмахнулся Веня, — только я твердо решил и не отступлю.

— Да это-то так, — согласился приятель. — Ты действительно если что решил, то добиваешься своего. Только против отца будет тяжело.

— Придет время — попробую, — скупо ответил Венька.

И вот эта минута пришла. Они стояли на знаменитом мальчишечьем бугре Аксайской улицы — он и отец. Пауза затягивалась, перегруженная воспоминаниями. Сын долго молчал, и отец почему-то щадил это молчание. Наконец он неуверенно заговорил:

— Ты чего безмолвствуешь? — Александр Сергеевич деликатно покашлял, кладя ласково руку на Венькино плечо. — Какие воспоминания нахлынули на тебя, сынок?

— Так, — вздохнул Вениамин, — будто все детство пробежало перед глазами.

— Детство? — переспросил отец. — Действительно, значительная часть твоего детства прошла на этом бугре. Написал бы ты о нем стихи. Благородная тема.

— Если получатся…

— Если получится…

— А ты постарайся. И не рассчитывай на вдохновение. Рассчитывай прежде всего на труд. Без труда никакого вдохновения не бывает. Это я тебе как старый землеустроитель говорю, — добрым голосом продолжал отец. — Признаюсь, ты меня удивил тем, что к стихам тебя потянуло. Чего не ожидал, того не ожидал. Не было в роду у Якушевых стихотворцев. И это неважно, получится или не получится из тебя поэт. Люби наше русское слово, Веня. Оно украшает человека, и тот, кто его любит, далеко пойдет, кем бы он ни стал. Подумай, может после девятилетки тебе на литфак поступить?