Дней через десять, придя в школу, Венька сразу же отметил, что все старшеклассники, встречавшиеся ему на пути, как-то странно поглядывают на него. На верхней ступеньке лестницы стоял шестнадцатилетний Гошка Бородин, длинный угреватый парень, кокетничавший с одноклассницей Симой Юминой. Вся школа говорила в ту пору, что Гошка втрескался в нее по уши. Веня осторожно обошел их и вдруг услыхал, как Юмина шепотом сказала: «Смотри, это тот самый пошел». А в классе его окружили мальчишки. Многие потрясали свернутыми в трубочку газетами.
— Чего это вы? — удивился Веня.
— А ты разве ничего не знаешь? — удивленно попятился маленький Костин.
— Не-ет…
— Тогда прочитай. — И он протянул ему помятую газету. — Здесь твои стихи напечатаны всем нам на диво.
И опять он с триумфом возвращался домой, неся в порыжевшем портфельчике несколько номеров «Ленинских внучат». В этот день у отца были какие-то неприятности, и он возвратился из техникума не в духе. Мать сварила в чугунке суп из лебеды, закрасила его обратом. К каждой тарелке был придвинут кусочек кукурузного хлеба, а белая луковица разрезана на четыре части. Апостол Павел грустно смотрел с иконы на их убогую трапезу. Венька так и не знал, что родители для него и Гришатки ежедневно отрывают по одной части от своих паек. От тарелок поднимался густой пар.
— Единственное достоинство этого супа заключается в том, что он горячий, — вздохнул Александр Сергеевич.
Веньку восторг от первой публикации лишил начисто всякого аппетита. Не дожидаясь, когда родители поинтересуются, как идут его школьные дела, он развернул перед собой газету и снова впился глазами в такие знакомые строчки под жирным заголовком «Весна».
— Чего это ты там нашел? — мрачно спросил отец, занятый своими невеселыми думами.
— Газету, — весело ответил Венька.
— Ну и что там выискал?
— А ты погляди на третью страницу, — посоветовал сын.
Александр Сергеевич вооружился пенсне и пораженно воскликнул:
— Наденька, скорее! У нас в доме сегодня сенсация!
Мать, прочитав, изумленно всплеснула руками:
— Венечка, а мы ничего и не знали. Вот, оказывается, ты какой!
В другое время отец тут же поддержал бы ее, но сегодня даже это событие не могло его развеселить. Он возвратил сыну газету и хмуро спросил:
— Веня, сколько тебе лет?
— В этом году тринадцать исполнится, если забыл. А что?
— Пушкин в пятнадцать лет написал великолепное стихотворение «Казак», — жестко сказал отец, но тут же смягчился и похлопал сына по плечу. — А вообще молодец. Есть и рифма у тебя, и слова теплые. Дерзай, одним словом, Венечка. Но запомни одну суровую истину. Не всем литераторам, даже самым талантливым, суждено подняться до этого раннего стихотворения. Пушкин, как говорят, наше солнце. А солнце в Галактике одно. Но Галактика велика, и много в ней звезд большой и малой величины. Любой звездой или звездочкой стать почетно. Ведь что такое литература? Храм с парадным и черным входом. Далеко не каждому суждено войти туда через парадный вход. И как же огорчается вошедший, видя массу людей, проникших туда через черный вход. Они спорят по всяческим мировым проблемам и забывают о том, что не это главное, а книга. Есть книга — есть и писатель, нет книги — нет и писателя. То же самое можно сказать про художника, композитора, актера.
Александр Сергеевич закашлялся и умолк. Ночью он пережил один из самых тяжелых в своей жизни приступов астмы. Кашель яростно набросился на его усталое, истрепанное болезнью тело. Почти до самого рассвета Надежда Яковлевна неотлучно дежурила возле него. Муж сидел в кресле с закрытыми глазами, его лоб и опущенные веки были мокрыми от пота, а лицо серым.
Когда чуть-чуть ослабел приступ, он сказал жене, сидевшей с ним рядом:
— Наденька, уходи. Если станет совсем туго, я сам тебя позову.
Измученный приступом, Александр Сергеевич забылся, и ему представилось, что напротив в кресле сидит родной брат Павел.
«— Здорово, Саша. Ты думаешь, что меня убил бывший царский есаул Моргунов? Нет, братишка, шалишь! Я живой, и мы с тобой еще потопчем эту чудесную землю. А тебе плохо?
— Плохо, Павлик, астма проклятая душит.
— А ты не сдавайся, брат».
Потом они начали спорить, и Александр Сергеевич стал упрямо приводить все те же доводы, что уже приводил не однажды.
«— Человечество делится на две категории, — утверждал он. — Человек может быть либо творцом идеи, либо рабом ее. Ослепленный будущим, ты не оглядываешься на прошлое и не анализируешь настоящее. А человек по своей натуре эпикуреец. Он не желает жить одними жертвами и надеждами на неопределенное будущее. Ему подай сегодня жизненные блага. До сих пор не могу понять, почему вы, большевики, нас, интеллигентов, окрестили прослойкой?
Читать дальше