Иван Ботвинник - Скиф

Филипп поблагодарил царя и вышел. Он решил никому не поверять своей тайны: он женится для того, чтобы рабыня Евния стала его сестрой и никогда не была рабыней…

Наконец, бодрые, упитанные, отдохнувшие за месяцы беспечальной жизни на спокойном биваке, наемники Фарнака пошли на приступ.

Заскрипели тяжелые катапульты. Железные клювы таранов, раскачиваясь, гулко ударили в ворота и стены. Установленные на заранее приготовленных насыпях метательные машины осыпали город тяжелыми камнями и сосудами с быстровозгорающейся смесью.

В предместьях начались пожары. Шлейфы черного дыма заклубились над крепостными стенами. Защитники города лили на головы осаждающих горячую смолу, сбрасывали камни, но мятежники, прикрывшись огромными щитами, ни на минуту не ослабляли натиска. Вскоре подъемные клетки осадных машин появились над городскими стенами. На головы пантикапейцев полетели камни, сосуды с жидким пламенем. Заглушая вопли обожженных и стоны раненых, мерные и зловещие удары таранов сотрясали стены. «Конец?» — думал Филипп, вглядываясь в лицо Митридата, но тот, в кольчуге, в тяжелом с развевающейся гривой шлеме, вдруг выскочил из бойницы и, отталкивая телохранителей, закричал:

— Лучников! Лучников! Разите воинов на осадных машинах! — и первым натянул лук; его стрела, просвистев, вонзилась в горло наемника, стоявшего у рычагов подъемной клетки. — Бейте их, дети мои, бейте! — снова прокричал царь.

И картина боя мгновенно изменилась. Скифские лучника взбежали на вал, и на осаждающих посыпались тучи стрел.

Спрыгивая с подъемных клеток, покидая метательные машины, тараны, мятежники хлынули назад…

Приступ был отбит, но урон, понесенный защитниками города, намного превышал убыль в стане противника. Еще опасней оказались повреждения крепостных стен. Тараны расшатали кладку как раз там, где оборона была наиболее затруднительной. В довершение ко всему лазутчики обнаружили несколько подкопов, ведущих к самым ненадежным местам.

Митридат, сумрачный, утомленный, внимательно выслушал донесения своих таксиархов. Было ясно: через день-два приступ повторится.

Среди бродящих возле вала защитников города Филипп заметил двух маленьких девочек. Держась за руки, они торопливо пробирались между укреплений. Увидев Филиппа, обе почти в один голос закричали:

— Мама послала за тобой. Скорее! Мы чуть не сгорели. Тетя Евния очень больна.

Это были его племянницы.

— Государь…

— Я слышал, — Митридат махнул рукой.

Филипп, опережая девочек, стремглав помчался к своему дому.

Бледная от потери крови Евния лежала на вынесенных во двор подушках. Она узнала шаги Филиппа и протянула руки. Он молча обнял свою подругу и разрыдался. Стоявшая рядом Геро тупо объясняла: когда начался пожар, в суете все забыли Клеомену. Прикованная к постели старуха отчаянно закричала — от страха к ней вернулся голос. Евния кинулась на крик и на себе вынесла госпожу. Ее спасла, а сама…

— Я упала на что-то острое, — шепотом добавила Евния, — кровь нельзя было остановить. Не гневайся на твоих родных. — Она быстро-быстро перебирала его волосы. — Мы встретимся с тобой за Летой. Не плачь. — И вдруг торжествующий, радостный крик вырвался из ее груди: — Вижу! Вижу! Небо, огоньки! Тебя! — Евния вся затрепетала и потянулась к нему. — Вижу твое лицо!

— Ты думала, что я гораздо лучше, — печально пошутил Филипп, — а я старый скиф.

— Вижу, вижу тебя… — как в забытье повторила Евния.

Она откинулась на его руках и затихла. Филипп закричал.

Евния не отвечала…

Со смертью подруги Филипп впал в оцепенение. Он, всегда такой требовательный к своей наружности, забывал умыться, расчесать волосы, переменить хитон. Жизнь ушла из души. Осталось тело, живущее где-то вне его сознания. Это тело еще могло служить мишенью для стрел, но заботиться о нем стало бессмысленно. Зачем? Души в этом теле уже не было.

Сидя под шелковицей, Филипп с бессмысленным вниманием наблюдал, как муравей тащит травинку. Узкая длинная тень воина упала к его ногам. Филипп не шелохнулся. Он не желал даже знать, кому он понадобился.

— Мальчик! Да ты уже и горевать не в силах! — Крупная сухая рука старого царя с непривычной нежностью легла на его спутанные седеющие волосы.

Филипп качнулся и порывисто схватил эту руку.